Ограбление по-русски - Начало
Ограбление по-русски - Продолжение 1
Ограбление по-русски - Продолжение 2
Ограбление по-русски - Окoнчание

  В кармане было пусто.
  Я уныло окинул взглядом парад пивных бутылок на витрине. Потом подбросил мелочь на ладони – всего рубль восемьдесят. Бутылка «Жигулёвского» стоила три двадцать. Пересчитал наличность ещё раз – ни копейки не прибавилось. Для верности снова пошарил в карманах – там было пусто, как в келье монаха во время поста.
  Пришлось выметаться из магазина. Крашеная блондинка за прилавком печально проводила меня глазами, но клянчить у незнакомой продавщицы пиво в долг – это верх нахальства. Можно, конечно, познакомиться… А оно мне нужно? В посёлке лошади и то привлекательнее.
  Солнце, несмотря на начало сентября, припекало, и страшно хотелось глотнуть пивка. Два парня в спортивных костюмах пропылили мимо, держа по банке «Баварии». По асфальту прошелестела шинами белая «Волга» с полковником за рулём. Три воробья отбирали у голубя кусок булки. Везде кипела жизнь, и каждый что-то имел. Только я один был бессребреником и бесприданником. И, как дурак с помытой шеей, стоял сейчас на улице с грошами в кармане. Кроме этих грошей я обладал и неограниченным количеством времени. Такой капитал нужно было как-то потратить. Жаль, что он являлся невостребованным.
  Можно было бы зайти в гости к Светке, но она сегодня на дежурстве, а тащиться к ней в больницу мне не улыбалось. Там постоянно столько народу, что и пообщаться толком не дадут. К тому же, денёк не располагал к длительным и безденежным прогулкам. Осознав всё это, я поплёлся домой.
  В деревянном здании общежития было тихо и прохладно. Лучи солнца, пробиваясь сквозь давно не мытое стекло, ложились на потёртую ковровую дорожку. В одной из комнат бубнил телевизор и вкусно тянуло мясом с приправами – прапорщик Сагалаев, по обыкновению, готовил плов. Неплохо было бы напроситься к нему на обед и подхарчиться на халяву, но акцент прапора убивал всякий аппетит. Я понимал одно лишь слово из каждой его фразы, и это слово обязательно было русской нецензурщиной. Чем с ним беседовать, лучше уж пожевать хлеба у себя в комнате.
  Каморка вахтёра пустовала – тётя Маруся в это время дня всегда уходила домой кормить семью обедом. Без неё, вишь, не справляются… Вахтёрша была ещё нестарой, довольно шустрой женщиной, любила пошутить и порой грозилась когда-нибудь отходить пьяных сержантов веником, но до сих пор оружие своё в дело так и не пустила.
  Я вошёл в свою комнату, щёлкнул задвижкой. Скинув кроссовки, упал на продавленную койку и вытащил из пачки сигарету. Затянулся дешёвым дымом и закрыл глаза.
  …Когда меня занесло в этот забытый Богом край, я поначалу жил иллюзиями и даже строил планы. Новая специальность мне нравилась. Контролёр исправительной колонии – это не какой-то там механизатор. «Афганка» и высокие шнурованные ботинки-берцы давали чувство власти и уверенности в своих силах. Мощная подошва ботинок иногда шла в ход, когда хотелось сорвать злобу или плохое настроение на провинившемся зеке. И военная форма сидела как влитая, и наличие резиновой дубинки что-нибудь да значило. Однако довольно скоро всё это приелось. Зарплату регулярно задерживали, а жить без денег я не привык. И, выворачивая пустые карманы, всякий раз чувствовал себя обманутым. Похоже, меня, как последнего лоха, подвязали с этим контрактом на несколько лет. Рвать его слишком накладно, оставалось лишь злобиться и костерить на все лады руководство. Уволиться из «учреждения» было нельзя, долбаный контракт связал меня по рукам и ногам и обрёк на прозябание в бедности. Когда изо дня в день видишь перед собой одни и те же физиономии зеков с тёмных спецробах и чувствуешь себя дыркой от бублика, любое воодушевление испарится.
  Нет, начиналось всё не так плохо. Два года армии я отбарабанил в автобате. Вынес оттуда кое-какие жизненные знания и несколько шрамов. Шрамы появились в результате очередной разборки во взводе, когда два «деда» взялись учить меня жизни. После дембеля я возвратился в родной южный город, ожидая удачи в делах и личного благоденствия. Налёт наивности стёрся уже через неделю вольной жизни. Прежде мои карманы никогда не пустовали и денежки водились. Приятелей было немало, а когда в друзьях недостатка нет, всегда можно что-нибудь придумать. Например, сколотить бригаду и «бомбануть» ларёк. Нам везло – ни разу не засыпались. Трофеи сплавлялись на рынке, а спиртное и сигареты мы использовали сами по прямому назначению. Казалось бы – что может измениться?.. Я был уверен, что разрыв в два года никак не отразится на моей жизни. Однако вышло по-другому. Прежние приятели, вернувшись, как и я, из армии, разъехались в поисках удачи. Некоторые женились и для мужской компании были потеряны, кое-кто ещё в армии загремел в штрафбат и до сих пор не вышел на свободу. Работы не было, я не знал, куда себя деть. Помог определиться в жизни случай. Как-то мать предложила съездить в гости к её двоюродному брату. Идея показалась мне дельной, терять-то всё равно нечего. А посмотреть, как живёт дядька, было заманчиво, и я с энтузиазмом согласился.
  Двоюродный дядя жил в одной из северных областей. Здесь был край лагерей, но время, когда заключённых насчитывалось больше, чем мошкары на болотах, ушло. Зоны и существовавшие близ них крохотные посёлки медленно сокращались. Вольные жители разъезжались кто куда, зеков по этапам гнали дальше. Посёлок, где жил со своей семьёй дядька, ещё держался, но был близок к последнему издыханию. Странное его название – Кужма – наводило на мысль, что здесь некогда обретались представители национальных меньшинств – не то удмурты, не то коми-пермяки. Зеков в Кужме насчитывалось лишь несколько десятков, и все они уже давно жили на поселении, дожидаясь полного освобождения. Этих последних могикан охраняла небольшая кучка военных – по старинке они сами себя всё ещё называли вохрой. Одним из охранников служил когда-то и мой дядька. Сейчас он уже гулял на пенсии, сажал картошку на огороде и изредка браконьерил.
  Моему приезду, похоже, здесь обрадовались, как дождику в пустыне. Дядьку восхитили две трёхлитровые банки сочных кубанских помидоров. Мужская половина посёлка нашла хороший повод обменяться опытом в ведении кулачного боя. На второй же день по приезде мне разбили губу, но двоим нападавшим тоже пришлось походить с синяками моего производства. Представительницы прекрасного пола в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет попали под очарование моих городских манер и неместного говора. Особенно усердствовала в достижении моей благосклонности некая Дина, дочь капитана в отставке и кассирши местного отделения «исправиловки». Я неплохо проводил время в её обществе и уже намеревался продемонстрировать малышке некоторые трюки из своего постельного багажа. К счастью, именно в это время узнал, что Дина давным-давно выбыла из рядов невинных пташек и способна подарить целый букет цветочков с интимно-медицинскими названиями. Мысленно поблагодарив алкаша, который сообщил мне это в порыве пьяной откровенности, я галантно расстался с капитанской дочкой и решил, что с такой жизнью пора завязывать.
  С помощью того же дядьки я устроился на работу в столице этого маленького лагерного государства. По сравнению с Кужмой Луговой выглядел городом, хотя таковым никогда не являлся и носил скромный статус «посёлка городского типа». Одинаковые двухэтажные дома и прямые, как лампасы, улицы придавали Луговому армейскую выправку. Почти всё население посёлка состояло из семей военнослужащих, и лишь на окраинах, в покосившихся деревянных бараках можно было встретить людей с татуировками и золочёными фиксами. В этих бараках по вечерам слышались пьяные перебранки и звуки падающих табуреток. На задворках объяснялись на лагерном жаргоне и в пылу спора хватались за ножи и топоры. Нередко сюда вызывали наряды милиции, чтобы воздействовать на буянов.
  Я прожил в Луговом полтора года, но тёплыми чувствами к нему не проникся. Да какие там чувства – примеров для подражания вокруг хватало. Похоже, понятие «малой родины» здесь вообще не было в ходу. Никто из жителей Лугового не считал эти места родными. В желании слинять когда-нибудь отсюда сходились все – и те, кого охраняют, и те, кто охраняет, от шестёрок до паханов, от сержантов до полковников. Судя по всему, народ в посёлке раньше не страдал от бедности, в прежние, ещё советские, времена Луговой жил припеваючи. Однако удовлетворённости от обеспеченной жизни не чувствовалось, плёнка вечной раздражительности давно превратилась в твёрдую корку на лице каждого. А с тех пор, как зарплату начали задерживать по нескольку месяцев, настроения в посёлке приобретали всё более мрачные оттенки. Уже не только рядовые контрактники, но и многие офицеры сидели по уши в долгах и всё чаще мечтали, как о манне небесной, о грядущей пенсии.
  Задержки зарплаты казались мне нокаутами в драке и действовали примерно так же. Подписывая контракт, я представлял себе скорую покупку по меньшей мере «жигулёнка» и приличный капитал, переведённый в баксы. Мечты идиота!.. Мои законные денежки лежали в чьих-то банках, проценты от них наверняка сгребал в мошну какой-нибудь прожженный рвач где-то там, в кругах власти. Кое-кто умеет обращаться с чужими деньгами, наваривая при этом неплохой капиталец, а у таких, как я, в карманах пусто. А что делать? Объявить голодовку, чтоб вскоре под благовидным предлогом вышвырнули с работы без выходного пособия? Этот расклад меня не устраивал. Разрыв контракта по моей инициативе грозил такой рекомендацией, что потом чёрта с два устроишься куда-нибудь – как неблагонадёжный. Приходилось мириться с происходящим, хотя порой это изрядно трепало нервы. Я не имел даже средств, чтобы прилично одеваться. Раньше для меня это означало менять две пары брюк за сезон и носить новую футболку лишь до тех пор, пока она чистая. Прежние приятели называли в шутку фраером. Я не обижался, хотя комплимент был сомнительный. А теперь, латая в который уже раз одни и те же дырявые носки, я невольно сравнивал себя с нищим. Что плохого в том, чтоб иметь красивый коттедж и новый автомобиль? Кому станет хуже, если в моих карманах снова начнут водиться деньги? Разве я многого прошу от жизни?.. Раздумывая над положением, в которое попал, я всегда на этом месте заходил в тупик. В голове всплывали строчки из смутно запомнившегося со школы «Преступления и наказания». Единственные слова, которые я вынес оттуда, касались какой-то твари и прав человека. К кому они относились, я напрочь позабыл, но об этом разговор отдельный.
  Иной раз я мечтал откровенно поговорить с кем-нибудь из руководителей «учреждения». Пусть бы ответили мне на вопрос, почему приходится занимать деньги, чтоб купить лишь пачку сигарет?.. Аромат «LM» я уже не помнил, приходилось смолить «Приму». Питался чем придётся, покупал только самое необходимое, и денег всё равно не хватало. Две трети долгожданной зарплаты уходили на выплату долгов. После того, как кончались оставшиеся деньги, снова приходилось занимать.
  О безденежье постоянно напоминала мне и зона. Простые зеки в ход не шли, они были бедны и на многое не претендовали. Но нередко в посёлке можно было увидеть две-три иномарки с нездешними номерами, на которых братва приезжала к блатным. Эти посетители свысока смотрели на контролёров, они привозили своим залетевшим подельникам пакеты с качественными продуктами и хорошими сигаретами. На этих иномарках вместе с братками приезжали длинноногие и пышногрудые девицы. Девицы записывались в книге регистрации посетителей как близкие родственницы и добивались свидания наедине на длительное время. На родственниц они походили, как прибалт на узбека, однако никто из начальства их генеалогическим древом не интересовался. Видимо, деньги и в установлении родственных связей играют не последнюю роль.
  Общак передавал в зону для блатных видеомагнитофоны и телевизоры. Охрана, давя завистливые вздохи, обсуждала достоинства иномарок у ворот. Контролёры стреляли у зеков сигареты и, когда совершенно не было денег, уносили домой из зоны непропечённый чёрный хлеб. От такой кислятины схватывало животы, продпаёк же зачастую состоял исключительно из полутухлой мойвы и залежавшейся крупы. Кривя в бессильной злобе губы, я слушал разговоры контролёров в дежурке. Приперченные крепким матом, диалоги, как правило, велись лишь об одном – когда выдадут очередную зарплату и какой при этом будет отличный повод напиться до поросячьего визга. Пили в Луговом все, заливая алкоголем мрачные мысли. Контролёры часто не отягощали себя вопросом, где достать денег на бутылку. Они вылавливали зеков, пытающихся пронести в зону спиртное, вели их в дежурку и составляли протокол об изъятии. Затем на глазах у зека выливали водку в раковину умывальника, а после его ухода вытаскивали из-под раковины банку, куда стекла водка, и начинали угощаться. Иной раз к концу смены половина состава была в невменяемом состоянии.
  Нельзя сказать, что я не уважал спиртное. Но никогда не напивался вдрызг. На попойках присутствовал главным образом для компании. Выпив граммов сто, отставлял стакан в сторону и наблюдал за окружающими. Благо посмотреть было на что. Разговоры обычно сначала крутились вокруг рыбалки и женщин, затем плавно переходили на тему работы. Чем больше пьянели мои сослуживцы, тем оживлённее они беседовали о порядках, царивших в зоне. Языки заплетались, разговоры походили на светофор, нарисованный дальтоником, ноги и мысли шли в разных направлениях.
  Люди постепенно теряли себя, зона убивала и гордость, и дух. Многие контролёры, поступившие на службу одновременно со мной, вскоре переставали за собой следить. Зачем, в самом деле, ежедневно бриться и менять воротничок, когда вокруг одни зеки? Они этого всё равно не оценят. Бывали случаи, когда охранники напивались вместе с заключёнными – раза два этих горе-вохровцев вытаскивали из камер в изоляторе, с нар, где они решили отдохнуть после возлияний. Присвоить пачку сигарет во время шмона стало привычным делом. Зеки стучали на охранников, начальство делало строгий вид, но всё оставалось по-прежнему.
  Я ненавидел всех их. Я ненавидел вообще всё, что творилось вокруг. Я ненавидел эту поганую жизнь, но что делать – не знал. В противовес зоновскому бардаку отчаянно старался держаться на поверхности. Спасибо родителям и армии – они приучили хотя бы к чистоте. Я смотреть не мог на грязные ботинки и каждый раз, выходя из дома, не забывал освежиться одеколоном. Особую нежность питал к «Манхэттену», тонкий запах которого долго держался на одежде и коже. «Манхэттен» стоил недёшево, и найти его было нелегко, но приходилось идти на такие затраты. Других одеколонов я не признавал. «Манхэттен» был одной из немногих ниточек, связывающих меня с прежней красивой жизнью.


  *********
  Вадим лежал на своей койке и, закинув руки за голову, следил за моими действиями. Я собирался к Светке. Тщательно выбрился, пригладил волосы и начал утюжить брюки. О цели своего похода я Вадику не заикался, но тот и сам допёр, что к чему.
  – В гости, что ли?
  – А не видно?
  – К Светке?
  – Ага… Договорились встретиться, – я оделся, взял с полки флакон «Манхэттена», брызнул на себя несколько капель. – Ну, пока.
  – Бывай… 
  Шагая по улице, я предвкушал радости очередного предстоящего свидания. Влюблён в Светку я не был, встречался так, от нечего делать. Надо же иметь подружку, всё веселее. А Светка – девчонка неплохая, фигурка, лицо что надо… и к тому же не особенно глупа. Конечно, у неё бывали заскоки, и она иной раз начинала туманно намекать, как ей надоело быть одной. И, мол, мама уже дважды говорила, что пора выходить замуж, и ей, маме, очень нравится Серёжа, он ведь такой вежливый мальчик… Да, вежливости, когда надо, мне не занимать.
  Я усмехнулся, вспомнив сейчас об этих разговорах. Пока не обеспечен, о женитьбе думать рано, а с деньгами-то я себе такую девчонку найду, что и Сталлоне не снилась. Уж во всяком случае, медсестричке со мной ничего не обломится, раскатала губу…
  Со Светки мысли перескочили на соседа по комнате. Вадик работал в разных со мной сменах. Нередко, возвращаясь с работы, я заставал в его постели очередную девицу. И Вадима, и его подружек моё появление никогда не смущало. Частенько сосед вежливо представлял мне свою очередную пассию, просил её согреть чайник. Когда же девица, пожеманившись, испарялась из нашей комнаты, Вадик загадочно улыбался и говорил: «Рекомендую…» Предложениями Вадима я никогда не пользовался, поскольку ни одна из куколок не вызывала у меня интереса, да и вкусы у нас с соседом не сходились. Но в целом ничего плохого я во всём этом не видел, хотя сам в общежитие девушек не приглашал. Мне казалось неприличным привести подружку в обшарпанную комнату с покосившейся от старости мебелью. Да и какая может быть любовь на пружинной койке, которая проседает почти до пола…
  Светка меня ждала, похоже, у самого порога. Не успел я нажать на кнопку звонка, как дверь распахнулась. Улыбающаяся мордашка Светки сильных эмоций у меня не вызвала. Она всегда так улыбалась, считая, видимо, что щербинка «под Пугачёву» должна всякий раз сражать меня наповал. Впрочем, особых претензий я к Светке не имел. Одевалась она, конечно, не по последней моде, но марку держала. По крайней мере, с ней не стыдно было показаться на улице.
  – Ну, заходи, – пригласила она. – Чего стоишь?
  – Пойдём лучше, погуляем, – попробовал я отвертеться от приглашения. Мне не слишком нравилась мать Светки. Она постоянно смотрела на меня оценивающим взглядом, словно прикидывала, как подешевле приобрести жениха для дочки и не прогадать при этом.
  – Да заходи, не стесняйся, – Светка потянула меня за рукав.
  – А что, стесняться должен? – буркнул я, но порог переступил.
  Вместе вошли в комнату, уставленную мебелью и завешанную коврами. Каждый раз, бывая у Светки в гостях, я ловил себя на мысли, что всё это закуплено впрок и предназначено для приданого. На диване перед телевизором сидела мамаша – моложавая женщина, ещё не перешагнувшая тот рубеж, после которого начинается неизменное: «А в наше время…»
  – А, Серёжа! Здравствуй, дорогой, – заулыбалась она, отложив в сторону газету с телепрограммой. Похоже, в этом доме улыбались часто и целенаправленно.
  – Здравствуйте.
  – Светочка! Чайку завари для гостя.
  – Он же уже заварен, ма!
  – Ну так наливай, в буфете есть печенье, не забудь.
  Она кивнула мне на диван – садись, мол, – и начала беседу. Сначала, как водится, о погоде, затем о работе дочери, затем о своей… Я кивал в такт её болтовне, но в разговор не вступал. Собственно, это было и ни к чему – Светкиной матери требовался лишь благодарный слушатель. Если бы я и захотел вставить словечко, то не нашёл бы ни малейшей возможности.
  Наконец вошла Светка с чашками на подносе и частично избавила меня от назойливого гудения потенциальной тёщи. Угощение расставили на журнальном столике. Я был бы доволен всем, если бы чай не был обильно приправлен мамашиной болтовнёй. Мельница её молола по-прежнему без остановки. Светка поначалу пыталась встрять, что-то вставить, но потом махнула на это дело – перебить мамашу не удавалось, наверное, ещё никому.
  Будь чай похолоднее, я выпил бы его несколькими глотками и выволок Светку на улицу. Но кипяток приходилось отхлёбывать осторожно, стараясь не обжечься. От мамашиной трескотни меня начало клонить в сон. Я уже не смотрел по сторонам, думая только об одном – поскорее слинять из этого гостеприимного дома. Как сквозь туман, до меня донеслись слова:
  – А в Кужме, слушайте, наверное, забастовку скоро устроят или ещё что-нибудь почище…
  – Ну, мам, – пробился сквозь это гудение нетерпеливый голос Светки, – с чего ты взяла?
  – Доченька, так я же в администрации работаю, всё знаем. Оттуда звонили сегодня, говорят, начинается чёрт-те что, хуже, чем у нас в Луговом.
  Я поднял глаза от чашки. Слова о Кужме пробудили во мне воспоминания о безоблачных днях, проведённых у дядьки.
  – Не понял. А что там?
  – Я же говорю, Серёжа, в Кужме нынче ещё хуже, чему нас. Электричество включают всего на три часа в день, магазины пустые, зарплату задерживают…
  – Можно подумать, нам выдают…
  – Так ведь с зарплатой теперь у всех плохо, ма!
  – А что будет, если там в самом деле объявят забастовку? – вежливо поинтересовался я. Тронуть по-настоящему меня эта новость не могла. Кому какое дело до Кужмы, оставшейся за дальними лесами, когда ты сам без денег. Просто следовало поддержать разговор, который наконец-то перестал быть монологом.
  Мамаша пожала плечами.
  – Да не дойдёт, конечно, до забастовки. Выплатят задолженность за полтора-два месяца, поговорят…
  – Рот заткнут, значит.
  – Ну, не так грубо. В общем, что-нибудь придумают. Ещё чайку, Серёжа?
  – Нет, спасибо… А деньги-то откуда возьмут?
  – Чтоб в Кужму отправить? Найдутся. Для такого дела деньги всегда находятся. Может, и нам забастовать? Глядишь, и выплатят…
  Она заулыбалась собственной шутке. Я сделал вид, что тоже веселюсь. А ведь денежки в Кужму уйдут немалые… Повезёт тамошней вохре. Нет, а мне когда моя зарплата подмигнёт?
  – Бери печенье, Серёжа.
  – Спасибо, я сыт. Нам пора, Света, да?
  – Мы пошли, ма, – поняла меня Светка и вскочила с места.
  – Ещё бы посидели…
  – Да нет, спасибо, мы, пожалуй, пойдём, – я откланялся мамаше и, стараясь скрыть радость, вышел в прихожую.
  Выйдя из дома, Светка тут же взяла меня под руку. Осмотрелась по сторонам – видит ли кто, что она с кавалером? У соседнего подъезда ошивались три юные леди. Они искоса поглядывали в нашу сторону. Светкино самолюбие было удовлетворено – она начала ещё шире улыбаться. Я испугался, что вот-вот увижу её барабанные перепонки.
  – Куда пойдём? – промурлыкала Светка.
  – Так, прошвырнёмся немного…
  Мы двинулись со двора. Навстречу нам разворачивались чьи-то «Жигули». Водитель в надвинутом на нос кожаном кепи так старался вписаться между двух газонов, что чуть не придавил зазевавшуюся курицу. При взгляде на автомобиль в моей голове снова всплыло воспоминание о зарплате, затем о куче денег, которые скоро будут отправлены в Кужму. Если там на самом деле дойдёт до забастовки, то куча окажется немаленькой. Я прикинул, сколько военных обретается в Кужме. Сюда надо прибавить ещё гражданских, да пенсионеров в погонах, да зеков… Нет, зеки не в счёт, они кормятся из другого кармана. Уж кто-кто, а они ничего не теряют в том случае, если денежки всё же не доедут до посёлка. А они, конечно, доедут…
  – Серёжа, ты меня слышишь?
  – Что, милая?
  – А она говорит, сходи до терапии, карточка там лежит. Я ей, мол, ещё не все процедуры окончились – нет, иди сейчас же…
  Бред какой-то! До карточек ли мне сейчас?.. Я подозревал, что с возрастом Светочка унаследует мамашину болезнь – хроническое словонедержание. Пока она, правда, ещё нуждалась в собеседнике, а не в слушателе, но заболевание грозило перейти в следующую стадию. Обычно, когда мне надоедало вникать в Светкины проблемы, я переводил разговор на другую тему, далёкую от больничной. Но сегодня молчал. Пусть трещит, не мешает, лишь бы не дёргала. Кажется, у меня наклёвывается идея.
  – Серёжа, ты слышишь, о чём я?
  – Слышу, милая…
  Светка продолжала болтать. Я раздумывал – мысль о машине, полной денег, не давала покоя. Сколько там будет? Я навскидку попробовал подсчитать, помножив среднюю зарплату на количество человек. Ого, да здесь миллионом пахнет, даже больше! За такие деньги можно на многое пойти. Если бы мне удалось получить хотя бы половину… Нет, стоп, стоп. Кажется, я перегрелся и от чужой болтовни немного распухли мозги. О чём я думаю? «Бомбануть» машину не получится – слишком хлопотно. Да и не ларёк это коммерческий, в конце концов. Если засвечусь, столько дадут, что мало не покажется. С другой стороны, можно и не светиться, в своё время на тех же ларьках натренировался. Надо просто всё обдумать, чтоб сделать вчистую. Луговой – такая дыра, что грабителя в жизни не найдут. Только нужен полный расклад…
  Я взглянул на часы. Время не ждёт. Как бы отделаться от моей ненаглядной медички, что повисла на руке? Светка вцепилась в мой локоть так, словно собиралась вытянуть все сухожилия.
  – Свет, поздно уже, давай по домам, милая.
  – Да ты что, Серёжа, лишь восьмой час пошёл.
  – Слушай, мне завтра в дневную смену идти, придётся вставать рано. Пошли, провожу до дома.
  Светка обиженно взглянула на меня. Но сейчас мне было наплевать на её обиды. Подуется и отойдёт, нанимался я с ней нянчиться, что ли? Конечно, я её не брошу… пока. Она мне, возможно, ещё пригодится, может сказать поточнее насчёт денег. А не она, так мамаша. В любом случае, ещё увидимся, и не раз. Пусть утешается этим.
  Я проводил Светку до подъезда. Похоже, она решила, что сболтнула что-то, задевшее меня. Попрощались нежно, я по-братски поцеловал её в лоб и, кажется, очень этим озадачил.
  – Когда встретимся? – спросила Светка, уже открывая дверь подъезда.
  – Я тебе позвоню.
  – Точно позвонишь?
  Я пожал плечами. Честно говоря, по мелочам я её никогда не обманывал. Вероятно, моя неожиданная рассеянность оставила Светку в непонятках. Ну да ладно, память у подружки короткая, в этом я не однажды имел возможность убедиться. Интересно, как она может запомнить, кому из больных что вкалывать? Я помахал Светочке на прощание и, не сдержав вздох облегчения, направился в сторону общежития. Плевать на нежные чувства! Мне надо кое-что обдумать…


**********
  План операции я обдумывал тщательно. Взять одним махом кучу денег – не шутка, тут торопиться нельзя. Важно было обтяпать дело так, чтоб ни одна ищейка не смогла докопаться. За свою жизнь я прочёл достаточно детективов для того, чтобы знать – все преступники попадаются на сущей чепухе. Я не собирался оставлять на месте клочок бумаги с каким-нибудь идиотским счётом за обед или квитанцию со своим именем. Но прощёлкать варианты прокола лишний раз не мешало. Погореть мне не улыбалось – на чёрные зоновские телогрейки насмотрелся досыта. Зато если на руках будут заветные бабки, найдётся не одна возможность с толком их спустить. Правда, вначале где-то внутри осторожно подавала голосок совесть. Она пищала о том, что эти деньги, дескать, предназначаются таким же, как и ты… Я глушил её вылазки напоминанием о собственной машине и о восстановлении справедливости – беру то, что положено, не платят зарплату, пусть пеняют на себя. В конце концов, посоветовал своей совести заткнуться и не мешать жить, раз уж материальной помощи от неё ждать не следует. И в результате справился с несвоевременным чувством. После этого пошло живее. Скоро план операции в черновом варианте был готов. Я прокрутил его в голове несколько раз, попутно устранил мелкие недостатки и изъяны и ощутил, что готов к настоящему делу. Была лишь одна деталь, которая меня сперва настроила на унылый лад – как ни крути, требовались два помощника. Я прикидывал и так, и эдак – ничего не получалось, одному не справиться. Правда, в таком случае приходилось делить заветные полтора миллиона на троих. Но всё равно моей доли хватало на автомобиль из автосалона и ещё порядком оставалось. Так что в результате я махнул на идею о единоличном обогащении. «Не будь жадиной, а то погоришь, – сказал я себе. – Без помощников не обойтись».
  Помощником – или соучастником, если вам так больше нравится, – в подобном деле должен стать человек, который будет столь же заинтересован в цели и благополучном исходе, у которого не дрогнет рука или нога в нужный момент и не трепыхнётся трусливо сердце в последующие. Даже на допросе… если он случится. О том, что может быть ещё и допрос, думать не хотелось. Но приходилось предусматривать всё. Никогда не знаешь, на чём споткнёшься. Ограбить ларёк в большом городе – это одно, а взять охраняемую машину с миллионом – совсем другое. Следовательно, надо искать такого человека, у которого с головой и нервами полный порядок. Человека, который по уровню эмоций похож на индейца из племени ирокезов. Я перебирал в уме возможные кандидатуры и последовательно их отметал. Никто из моих знакомых не подходил на роль героев Чейза.
  Наконец, после долгих колебаний я остановил свой выбор на коллеге по смене. Фамилия парня была Комодовский, и зеки, а вслед за ними и сами охранники довольно быстро переименовали его, окрестив Комодом. Мощными габаритами Комод не отличался, но осанну имел внушительную и при случае мог произвести впечатление. Он был не глуп, несколько раз я даже заставал его с книжкой в руках. Причём в книгах Комода описывались не любовь и убийства, а давалось вполне квалифицированное руководство постройки русской бани. Характеристика Комода – «пофигист» – данная за глаза охранниками, тоже себя оправдывала. Его можно было завести, но горячился он редко. В основном, был спокоен, как удав, и на любое потрясение основ давал один и тот же ответ: «Ерунда, обойдётся». Единственное, что могло вывести Комода из равновесия, была нехватка средств. Переживал он по этому поводу тихо, но глубоко. У Комода была семья, а жена и двое детей в наши дни не фунт изюма. Их, как известно, надо кормить каждый день. Порой до меня доносились шумные вздохи Комода после очередного сообщения о том, что зарплаты в ближайшие дни не предвидится. Деньги ему были нужны, как и любому другому. Комод был простым мужиком, компанейским, грубоватым и не совсем отёсанным. Его идеалом являлись дом в сельской местности, та самая русская баня и собственная ферма. Не знаю, какой из Комода вышел бы скотовод, но охранником он был неплохим. Зеки если и не уважали его, то побаивались уж точно. Комод умел наводить порядок и дисциплину. Раза два, дежуря со мной по «жилой» зоне, он так рявкнул на зарвавшегося зека, что у меня после этого целые сутки звенело в ушах.
  За Комодом числился один грешок, благодаря которому я и надеялся соблазнить его своим предложением. Комод питал страсть к карточной игре и, что важнее, к игре на деньги. Везло ему далеко не всегда, и в неудачные дни он обходил всех знакомых, занимая деньги для уплаты за проигрыш. Я очень смутно представлял себе, как к этому увлечению относится его жена, знал только, что на всём остальном Комод жестоко экономил. Он даже бросил курить, чтоб не тратить деньги на сигареты и иметь возможность хоть что-то выделить на хозяйство. Одним словом, Комод разрывался между картами и семьёй. По моим прикидкам, он не мог не согласиться на моё предложение. Оно сулило ему многое, Комод должен был это понимать.
  Для кандидатуры второго соратника идеально подходил Вадик. Я знал, что он трусоват, но не меньше меня любил деньги. По моему плану ему требовалось лишь обеспечивать нам с Комодом алиби. Вадик был остёр на язык и, неся любую околесицу, имел такой невинный вид, что не поверить ему было трудно. Правда, я не мог представить, как он повёл бы себя на допросе в милицейском отделении. Тут надо иметь крепкие нервы. Но ведь до этого может не дойти. В плане операции не было проколов. Однако Вадик вызывал у меня некоторые опасения. Кто знает, что он выкинет, если придётся туго?.. И всё же другого кандидата я найти не мог. Главной проблемой оставалась наживка для него. Если Комода держали на коротком поводке карты, то как подкопаться к Вадиму? Единственной зацепкой, подающей мне надежду, могло считаться увлечение моего соседа женским полом. Бабник он был тот ещё и если кадрил очередную девчонку, то готов был в лепёшку расшибиться, но достать денег на конфеты и бутылку шампанского. Я не без оснований полагал, что именно такая обходительность и есть причина всех любовных успехов у Вадика. Джентльменство в наши дни встречается нечасто, зато средств требует прорву. В общем, я предполагал, что от возможности заиметь почти на халяву деньжат Вадим не откажется. С него и следовало начать вербовку.
  Повод нашёлся сам собой. Вечером – мы уже укладывались спать, – Вадик заговорил о том, что неплохо было бы раздобыть денег. Он присмотрел на рынке какие-то обалденные джинсы и во что бы то ни стало хотел их приобрести. Я решил не упускать случая и забросить крючок.
  – Может, скооперируемся?
  – Одни штаны на двоих, что ли? – оживился Вадик. – Это мысль!..
  – Я насчёт денег.
  – А они у тебя есть?
  – Могут быть. Если поможешь.
  – Банк решил грабить? – хохотнул Вадик и потянулся за сигаретами.
  – Почти. Инкассаторскую машину.
  – Ага. Чеши дальше…
  – Не веришь?
  – Не верю. Я тебя знаю. Ты на такое никогда не пойдёшь.
  – Значит, плохо знаешь. Как раз собираюсь пойти. Так нужны тебе деньги или нет?
  Вадик поперхнулся сигаретным дымом.
  – Серёга, ты чего, серьёзно?
  – Само собой, – я постарался придать себе как можно более беспечный вид. Только бы не сорваться...
  – Прикол… Это знаешь, чем пахнет?
  – Не запахнет, если с головой дружить. Пятьсот штук – это как тебе?
  Глаза Вадима блеснули.
  – На двоих?
  – На тебя одного.
  –Лихо… – промычал он и затих.
  Я молча ждал продолжения. Через какое-то время сосед отмер.
  – Не…Фигня всё это.
  – Почему?
  Вадик приподнялся на подушке и завертел в пальцах зажигалку.
  – Опасно, чёрт.
  Я почувствовал, что он, наконец, клюнул.
  – Смотря как себя поведёшь. Твоё дело сидеть в комнате. Будешь моим алиби, только и всего.
  Это его заметно успокоило. Он отбросил зажигалку.
  – А, так ты хочешь один управиться?
  – О деталях потом. Согласен или нет?
  – Быстрый какой… Серёга, честно – ты меня накалываешь?
  – Вот ещё. Мне деньги нужны больше, чем тебе.
  – Тоже верно. Я подумаю.
  Ну, думай, думай… Я был почти спокоен – Вадик явно заглотил мой крючок. Я знал, что он согласится. Трудно не согласиться, когда за тебя всё сделают другие. И в то же время ты при деле, считай, что основной – без тебя провалятся. Наверное, Вадику именно это и пришло в голову. На другое утро за завтраком он сам завёл речь об операции.
  – Серёга, ты знаешь, я тут прикидывал… То, что ты вчера мне говорил…
  – О деньгах?
  – Ну да. Ты ещё не передумал?
  – Я? Да нет. А что?
  – Короче, ладно. Берёшь в долю?
  – Беру, – мы пожали друг другу руки и чокнулись чашками с чаем за успех мероприятия.
  Подобрать ключик к Комоду – забавный каламбур, ага? – оказалось сложнее. Приятельских отношений между нами не было, да и на почве интересов мы не сходились. Я долго думал, с чего начать, и, не найдя подходящего предлога, решил брать быка за рога.
  Выгодный момент я не упустил во время очередного дежурства. Комод был мрачен и печально посапывал, занося данные в суточную ведомость.
  – Опять продулся? – посочувствовал я.
  Комод согласно мотнул головой.
  – Завязывать надо… Не могу.
  – Что?
  – Да с картами завязать не могу, мать их… Как в ПТУ началось, так и зашился. Дома скандалы, сам понимаю, а бросить сил нет. Затягивает…
  – Как наркотик, – подсказал я.
  – Ну… Хуже, наверное, ещё.
  – Вот беда-то… И денег, как назло, нет, чтоб с карточным долгом рассчитаться. Так ведь?
  – Не трави, мля, душу! Сам знаешь, не дают зарплату, козлы.
  Я тактично выдержал паузу. Потом рискнул и попёр напролом.
  – Деньги – ерунда. Надо лишь захотеть их взять.
  Комод тупо молчал, уставившись в мою сторону. Или он не понял намёка, или занял выжидательную позицию. Не дурак!.. Я тоже молчал, ожидая конечного результата. Он вскоре и последовал.
  – Чё ты мелешь? – прищурил глаз Комод. – Откуда это ты вдруг собрался деньги брать?
  – Скажи ещё: «Банк решил грабить».
  Комод моргнул. Я продолжал гнуть своё.
  – Тебе же нужны деньги, верно? Деньги для того, чтоб отыграться и уже не проигрывать? Есть шанс. Если обещаешь не болтать направо и налево – поделюсь. Ну?..
  Последнее было вызвано окаменевшей физиономией Комода, который как вытаращился на меня в начале разговора, так и не шевельнулся с тех пор.
  – Заснул, что ли? – окликнул я его.
  – Погоди… Ты меня во что втянуть хочешь?
  – Очень надо – куда-то тебя втягивать… Раз деньги не нужны, значит, тогда извини, я чего-то не понял. Дай сюда ведомость.
  – Постой, постой, не спеши, – заторможенность с Комода слетела, и он начал проявлять небывалое оживление для его флегматичной натуры.– Что ты там хотел сказать?
  – Трезвонить не станешь?
  – Могила, ты чё!
  – Ладно. Есть идея взять машину, которая везёт деньги в Кужму.
  – Ага. И когда?
  Мои брови подскочили вверх. Заторможенный Комод оказался на поверку авантюристом. Или берёт на понт?..
  – Так я тебе и сказал о деталях. Это всё в общих чертах. Ну как, согласен помочь?
  – А сколько там будет?
  – Откуда я знаю? Тыщ по пятьсот на брата – наверняка.
  – Ого! – интерес Комода явно усилился. Я даже заподозрил нехорошие мотивы – как бы он, выведав, не отправился куда следует. Но кусать язык было уже поздно.
  – Сколько человек будут дело проворачивать?
  – Мы с тобой. И ещё один на стрёме.
  – Ему такая же доля?
  «Шустро он взялся!» – мелькнуло у меня в голове.
  – Ты сначала скажи, согласен или нет?
  Комод шумно вздохнул.
  – Погоди. Дай подумать.
  – Ну вот! Сначала всё выспросил… Подумав, стучать пойдёшь?
  Глаза Комода недобро сузились.
  – Слушай, Серёга, следи за базаром!.. Гошка Комодовский никогда в стукачах не ходил! В ухо захотел за такие слова?
  – Что ты, что ты, – опешил я. – Ладно, прости, не наезжай. Ты головой-то подумай, дело серьёзное, тут язык на привязи должен быть.
  – Сам понимаю, не бухти. Сказал, дай подумать.
  Я видел по лицу Комода, что решение принимать ему нелегко. Подобное предложение в первый миг такому, как он, кажется заманчивым. До Комода оно дошло с трудом, но прочно засело в мозгах. Ещё через минуту он вспомнил о последствиях, грозящих в случае провала. И запросил тайм-аут. Требовалось время, чтобы взвесить все «за» и «против». Я понимал Комода. Мне терять было нечего, а у него оставались дети и жена. Семья находилась на одной чаше Комодовых весов, а на другой – много тысяч рублей. Приходилось выбирать что-то одно. Хотя в случае удачи семья присоединялась к денежкам и впереди маячила безоблачная жизнь.
  Комод колебался. Он приглядывался к весам и уравновешивал чашки до конца смены. Несомненно, самой крупной гирей в этом стали карточные долги. Комод решился. Он подошёл ко мне уже на выходе из ворот зоны.
  – Серёга! Слушай, я это… Подумал.
  – И чего?
  Он сплюнул сквозь зубы и попал точно в щель между досками тротуарчика-настила.
  – Я это… Согласен, в общем. Рассказывай, когда дело?

>> Ограбление по-русски - Продолжение 1

 

 

 

Мал клоп - да вонюч.

Никто сам себя не судит.

Копни поглубже, найдешь погуще.

(C) 2009-2012 KAPsoft inc.