Кошмары на улице гоголя - Начало
Кошмары на улице гоголя - Продолжение
Кошмары на улице гоголя - Окончание

  ГЛАВА I

  – Ты от меня отстанешь или нет? – говорил однажды вечером своей подруге молодой человек лет двадцати, привольно расположившийся на обшарпанном диване.
  – Как же, – отвечала та. – Не отстану до тех пор, пока ты не скажешь, где именно похоронили Гоголя.
  Прежде чем вывести читателя из состояния недоумения, продиктованного этим странным разговором, предлагается сначала осмотреть окрестности.
  За окном вьюжило. Дом был старый, поэтому поскрипывал. Потемневшие бревенчатые стены сурово взирали на вечернюю действительность. Вокруг дома разросся сад в сочетании с заснеженным сейчас огородом. Грядки мирно дремали под сугробами и мечтали о капусте и морковке. В саду преобладали кустарники, но среди них можно было встретить и деревья, растопырившие ветви во все стороны. Ветки стучали в стёкла, а некоторые даже лезли в видавшие виды трубу. Ничего особенного дом собой не представлял, но присутствовало в нём нечто загадочное, обусловленное поломанным крыльцом и двумя забитыми окнами фасада. Как в нём жили – никто понять не мог, как ни пытался. Да собственно, и пытались немногие.
  Если читатель желает узнать, что скрывалось за садом и покосившимся палисадником, то он легко может удовлетворить своё неуёмное любопытство. Вокруг дома и сада с огородом располагался небольшой районный городок с хорошей историей и туманными перспективами. Городок, в свою очередь, находился на окраине одной из областей, область – в средней полосе России. Далее мы не будем углубляться в тему, иначе нам придётся рассуждать о Млечном Пути, а это не относится к разговору о могиле Гоголя и деревянному дому.
  В больших полутёмных сенях висело металлическое корыто и два старинных таза. Читатель сразу придёт к мысли, что стирка являлась в этом жилище любимым занятием – и напрасно. Присутствие в сенях предметов, необходимых для небольшой постирушки, вовсе не доказывает, что это дело было здесь преобладающим. Да и сами тазы вместе с корытом не играют роли в нашем повествовании.
  Кроме тазов в сенях имелся в наличии хозяйственный набор топоров и сундук. Сундук стоял здесь давно, замок его заржавел и не видел никакой необходимости открываться. А кто, когда и зачем этот сундук сюда поставил – до поры до времени неизвестно.
  Ну а теперь, читатель, вернёмся в комнату, где сидят на продавленном диване он и она – действующие лица этой ужасной истории. В углу потрескивала печь – потрескивала не потому, что была слишком древней и уставшей от жизни, а потому, что топилась сухими еловыми полешками. Рядом с диваном стоял столик, а на нём пустая пивная бутылка и два стакана. Впритык к стаканам лежал очередной номер газеты со страницей, открытой на кроссворде. Свет лампы и падающие отблески огня из печи любовно освещали сидевшую в углу дивана девушку. Красавицей девушка назваться не могла, однако было в ней что-то загадочное, как в самом доме, и непонятное, как в старом корыте из сеней. Волосы цвета давно не крашенного подоконника свободно ниспадали на худенькие плечи и сильно выпирающие ключицы. Глаза, спрятанные под завитой чёлкой, были проникновенного цвета тёмного хаки и смотрели серьёзно и прямо. Глазомер опытной медсестры, привыкшей делать уколы, не позволял взгляду косить, даже лукаво и кокетливо. Улыбка девушки была бы очаровательна, будь она несколько поуже. Хозяйка дома была одета в платье старое, чуть поношенное, которое нашла два месяца назад на чердаке в узле тряпья под поломанным ящиком. И наконец, ноги её украшали домашние тапочки, просто тапочки, без всяких выкрутасов, единственным украшением которых служила изящная дыра в районе большого пальца на левой ноге.
  Надеемся, читатель остался доволен нарисованным словесным портретом хозяйки дома. Если вопросов не возникло, перейдём ко второму герою.
  Молодой человек был тоже недурён собой. Его взгляд искрился, когда он поглядывал на пустую бутылку из-под пива. Молодой человек казался выше среднего роста, когда не стоял. Но стоило ему встать, и вы тут же убедились бы, что он гораздо ниже. Сейчас же он находился в горизонтальном положении на диване, и его костистые колени малость выпирали из-под лёгкого полосатого пледа. Главным достоинством молодого человека был нос, при взгляде на который в памяти невольно всплывала картина осенней уборки картофеля. Полурасстёгнутая рубашка и валявшийся на полу свитер свидетельствовали о повышенной температуре в помещении.
  Собственно, дело началось со следующего: уже знакомой вам Кате, работающей медсестрой в ЛТП, попался этим вечером на глаза упомянутый кроссворд. Необходимо уточнить, что посвящён он был очередной годовщине смерти Николая Васильевича Гоголя и был, соответственно, на гоголевскую тему. Любившая кроссворды Катерина тут же принялась за разгадывание и неожиданно споткнулась на нелёгком вопросе – а действительно, где же всё-таки похоронили Гоголя?
  Этот вопрос настолько её заинтересовал, что она в азарте исследования перерыла все две книги на полке, но ничего не нашла – обе были по медицине.
  Топнув от огорчения и попав ногой в лукошко с яйцами, которое стояло аккурат под полкой, Катя пошла в соседний дом. Хозяева немного удивились жёлтым пятнам на девичьей ножке, но позвонить по телефону всё же разрешили. Катерина разрешением воспользовалась и позвонила другу Николаю, с которым её связывала нежная дружба, хотя его костистые колени доставляли порой Кате множество неудобств. Дружба тянулась три года, и Николай порой начинал тихо надеяться, что всё кончится благополучно. Надежды его оправдывались редко, так как Катя не испытывала никакого желания прерывать эти отношения, а стоило Коле заикнуться о намерении взяться за ум, она тут же угощала его хорошей затрещиной.
  Итак, Катерина надеялась, что Коля чем-нибудь поможет ей и на сей раз. Однако Николай, придя в гости и увидев на столе едва початую бутылку, сначала заинтересовался ею, а потом перенёс всё внимание на туалет. Естественно, ему было не до Кати, хотя через какое-то время он уловил, что та о чём-то настойчиво спрашивает его.
  Оба – и Катя, и Николай – были по натуре людьми упрямыми и если уж за что-то брались, то доводили дело до конца. Сопровождалось это иногда большими спорами и выяснением отношений. Не сошлись они в вопросе и в этот тихий вечер.
  – Послушай, крошка, – в который раз говорил Коля, постукивая ради развлечения коленями одна об другую под пледом. – Отстань, добром тебя прошу. Я давно заметил, что у тебя неладно с головой, но не до такой же степени! Перестань капать на мозги своему лучшему другу. Сдался тебе этот кроссворд…
  – Интересно! – возмутилась Катя. – А для чего я тебя пригласила? Этот кроссворд мне очень даже сдался на растопку, но как я могу бросить его в печь, не разгадав до конца? Если ты друг, то прежде чем выдуть целую бутылку пива почти в одиночку, должен был мне помочь с кроссвордом.
  – В этом тебе мог помочь только Федя... Здесь нужно понять одну простую истину, – небрежно заметил Николай. – Я вряд ли могу указать тебе точное место – дело в том, что я в похоронах Гоголя не участвовал.
  К чести Николая нужно сказать, что он не был столь амбициозен, как Катерина, и по пустякам не обижался. Катя же надула губки.
  – Ты осёл, ты знаешь об этом? Кроссворд всё равно нужно разгадать. Видишь, что написано – победителю положен приз. Ты ведь не хочешь заиметь хорошую вещь на халяву? Поэтому нужно потрудиться. Так что не виляй и отвечай на прямо поставленный вопрос: где похоронен Гоголь?
  – Отстань, говорю, – и разговор пошёл по следующему кругу…


  ГЛАВА II


  Примерно в то же время – зимой темнеет рано, когда рабочий день ещё не для всех закончен, – главный редактор районной газеты «Вести Верхоречья», поглубже натянув вязаную шапочку и подняв воротник пальто, отправился в здание типографии. Его присутствие там было необходимо для подписания в печать очередного номера газеты. Сунув руки в карманы, он торопливо шагал по заснеженному тротуару. Ему хотелось поскорее закончить дела и отправиться домой к жене и тарелке горячих макарон с сыром. Исполненный мыслей о приятном вечере, редактор распахнул дверь типографского здания и, пройдя по полутёмному коридорчику, очутился в кабинете бухгалтера. Больше подписывать было негде, к тому же, пристанище главбуха служило местом встречи самих полиграфистов с изредка забегавшими сюда журналистами.
  Итак, редактор взял готовый оттиск номера, сел на расшатанный стул и начал просматривать газету профессионально намётанным взглядом.
  «Так… Письмо пенсионера Гришина о новой артели кожевников… Статья Узуевой о создании нового женского клуба. Дальше… А вот и наши авторы: Чертоплюева, так… Филимонов, как всегда, о политике…Вилкин, стоп. Вилкин со своей новой статьёй!»
  Суровый заголовок чёрным по белому гласил: «Исследование: отчего умер Федя Крюков?» И далее в трёх колонках текста второй полосы описывалась таинственная история, случившаяся год назад в одном из домов по улице Гоголя. Редактор помнил, как эта история переполошила в своё время весь город вместе с горадминистрацией, а больше всего район новостроек, поскольку страшное событие произошло именно там.
  Фёдор Крюков, молодой человек лет двадцати пяти, являлся большим поклонником писателя Гоголя. Не проходило и дня, чтоб он не взял в руки очередной томик сочинений любимого классика. Многие произведения он снова и снова перечитывал заново и, что характерно, постоянно находил в них уйму нового и ранее неизведанного. Естественно, по мере своих сил он старался во всём подражать Гоголю. У него даже причёска была как у Николая Васильевича – в длинный кружок с пробором посередине. Такой фанатизм ни к чему хорошему привести не мог.
  Федя работал на самом главном и единственном предприятии в городе. На работе его характеризовали как старательного и трудолюбивого парня, только несколько замкнутого. Разделить его пристрастия было некому – классика XIX века не являлась любимым предпочтением в районном городке. Некоторые знакомые объясняли Федину нелюдимость очень просто: ещё бы, читай-ка изо дня в день одно и то же – поневоле задумчивым станешь. Ибо и соседи, и коллеги по работе сходились в одном – кроме Гоголя Федя не читал ничего. Он даже газет не читал – причём, газет особенно, потому что газетчики имели привычку обсуждать личную жизнь знаменитостей всех времён и то и дело выискивать нехорошие подробности и просто сплетничать.
  Как бы то ни было, в обществе искрящегося юмором малороссийского гения Федя, по-видимому, находил большее удовлетворение, чем в компании весёлых друзей и красивых женщин. Вероятно, именно по этой причине друзей у Феди не наблюдалось, а красивые женщины сами избегали его общества, поскольку опасались преждевременно увянуть в обществе угрюмого фанатика. Жил Фёдор одиноко, родственников в городе не имел по причине того, что был приезжим и холостым. А жениться он раздумал после неловкого инцидента, когда единственная его пассия сделала попытку удавиться в ванной комнате, не вынеся ежедневных литературных чтений «Тараса Бульбы» на протяжении трёх недель. Федя выбил дверь ванной, но дама ухватилась за водопроводную трубу, рыдала в полный голос и не желала возвращаться в комнату. На вопрос, почему её так взволновала смерть Остапа, она не ответила и завыла ещё громче. Федя помрачнел, сунул девушке пальто и выставил её за дверь. Искать подруге замену он не стал и по-прежнему жил в одиночестве в своей однокомнатной квартире, в доме, построенном на улице Гоголя. Кто знает, может быть, Крюков и обратил в своё время внимание на это странное совпадение, но тогда никто не счёл это мрачным предзнаменованием.
  На следствии нижняя соседка показала, что около полуночи в квартире Крюкова раздался грохот. Спросонья ей почудилось, что упал сервант. Следствием было выяснено, что сервант Крюков вообще не покупал. Грохот повторялся трижды, его слышал и сосед Крюкова справа. К этому факту он присовокупил и ещё одну важную подробность – неоднократно повторяющийся свист. Было также загадочное обстоятельство, которое следствие так и не смогло разъяснить: из-под двери квартиры погибшего назойливо попахивало серой.
  Унюхавший этот мерзостный запах сосед сам взломать дверь побоялся и вызвал наряд милиции. Взломавшие дверь представители закона заткнули носы и проникли внутрь. Их глазам представилась жуткая картина. Весь пол был залит кровью вперемешку с шерстью странного седовато-бурого цвета, очень жёсткой на ощупь. Клочок шерсти был судорожно зажат в кулаке самого хозяина квартиры, лежавшего на полу в неестественной позе – на боку, с согнутыми коленями и головой, повёрнутой на 180 градусов. Именно этот сложный поворот головы и позволил быстро установить следствию, что Крюков мёртв. Рядом с трупом лежал большой деревянный крест, явно самодельный. Шею Крюкова перехлёстывал тонкий кожаный ремешок, на котором болтались три зуба неизвестного происхождения и мешочек с длинной прядью волос. Форточка была сорвана и висела на нижнем шарнире. На окрашенных светлых стенах виднелись кровавые следы непонятной ориентации: они шли парами – левый был отпечатком звериной лапы, правый походил на босую человеческую стопу.
  «Чем занимался Федя Крюков в свою последнюю ночь? – спрашивал Вилкин в заключительных строках статьи. – Хотел ли он вызвать дух обожаемого писателя или на него совершило нападение какое-то неведомое существо, неизвестно как очутившееся в квартире? Следствие не смогло дать ответ ни на один вопрос. Единственное, что нам удалось достоверно установить, это то, что в указанное время в нашей области не наблюдалось ни одной сбежавшей цирковой обезьяны, а стало быть, сюжет «Убийства на улице Морг» повториться просто не мог. И всё же, всё же… Что за шерсть лежала на полу квартиры? Чья кровь заливала пол и коврик на кухне? Известно, что на теле Крюкова не было ни одной открытой раны. Какое животное оставило на стене следы лап и почему на стене? Что, на полу ему места не нашлось?.. Несмотря на длительное следствие, никто – ни прокуратура, ни наука – не смогли ответить на вопрос: отчего умер Федя Крюков?»
  Редактор поднял взгляд на календарь и сверил даты на нём и в «шапке» газеты. Они сходились, и редактору неожиданно пришло на ум, что сегодня именно то число, когда год назад погиб фанат Гоголя. «Хорошо подгадали!» – похвалил редактор себя и Вилкина, взял авторучку и уже собрался подмахнуть подпись, как вдруг краем глаза заметил движение внизу у стены. Он повернул голову и увидел входящего в кабинет большого чёрного кота. Это было странно, поскольку кошек в типографии не держали с тех пор, как последняя из них, обожравшись мышей, обгадила рулоны бумаги на складе.
  Кот важно огляделся и уставил жёлтые глаза на редактора. Несколько мгновений человек и животное смотрели друг на друга в упор. Потом кот подмигнул редактору и скрутил из хвоста внушительную пушистую фигу. Редактор почувствовал, как по его спине пробежали мурашки, переехали на шею и завязались сзади красивым бантом. Где-то застрекотал сверчок. Впрочем, нет уверенности, что это не заработал древний, как мамонт, матричный принтер. Хотя какой принтер в…
  Редактор медленно отвёл глаза от кота и посмотрел на часы. Было ровно семь вечера. В такое время в типографии не оставалось никого, кроме директора и печатника. Когда редактор снова поднял глаза, кота в кабинете уже не было. Он испарился бесшумно и бесследно.
  – Глупости! – сказал редактор вслух и недовольно повёл носом. И тут же об этом пожалел. До его ноздрей явственно долетел неприятный запах. Но пахло не котом. Из-под двери тянуло серой.
  Редактору стало не по себе. Он быстро подписал бумагу где надо и не надо и торопливыми шагами покинул кабинет. В коридоре он столкнулся с тёмной фигурой и нервно отпрянул назад. Но это оказался всего лишь директор типографии. Редактору пришлось вернуться обратно в кабинет. Под недоумённым взглядом директора он попытался успокоиться и попросил для этой цели рюмку чаю. Чай оказался в чашке и из пакетика, что привело редактора в ещё большее замешательство. Быстро уладив формальности, он застегнул пальто и на все пуговицы, снова натянул шапочку на уши и вышел из типографии.
  Больше его никто не видел.





  ГЛАВА III


  Ровно в шесть часов того же вечера, когда никто не заметил исчезновения редактора, на другом конце города, в небольшой квартире четвёртого этажа начались приготовления к спиритическому сеансу. За круглым столом переговоров с предварительно убранной посудой и скатертью собрались пятеро: две немолодые супружеские пары и прилагавшаяся к ним старушка неопределённого возраста с лицом, похожим на грецкий орех без скорлупы. Бабка присутствовала в качестве самого старшего и самого опытного члена любительского кружка спиритистов. Кружок образовался на днях посредством болтовни соседей у подъезда. Бабка, живущая на этом самом четвёртом этаже, небрежно обронила, что в розовой молодости вертела блюдечками как мужчинами, а с духами Есенина и Айседоры Дункан была накоротке, они даже приглашали её отметить юбилей совместной загробной жизни. Обронённые сведения тут же подобрали две соседки, и выяснилось, что обе они спят и видят себя в обществе любезных и доброжелательных духов, умеющих вести светскую беседу. Бабка, не теряя времени, решила тряхнуть стариной и пригласила соседок в ближайшем будущем на спиритический сеанс. Приглашение было с восторгом принято, и вот сейчас счастливые связистки с потусторонним миром трепетно ожидали начала сеанса. Их мужья, которые в качестве массовки также были приглашены на шоу, сначала немного жеманились, но в конце концов прониклись важностью момента и сидели почти не дыша.
  Свет был своевременно погашен подстанцией пятнадцать минут назад в целях экономии электроэнергии. Присутствующие долго совещались, какого духа им вызвать для пробы, и, пролистав настольный календарь памятных дат, остановились на Гоголе – его юбилейные поминки были ближе всего.
  Одна из супруг зажгла свечи, открыла форточку и села на место, при этом нечаянно отдавив соседу любимую мозоль. Тот посопел, но перечить не стал.
  Над столом, расчерченным подобающим образом, в центре мирно лежала мелкая тарелка, перевёрнутая вверх дном, с нарисованной стрелкой. Часы пробили семь раз.
  – Приступим! – сказала бабка хриплым басом. Все согласно потупились. Старая карга медленно и внятно начала произносить слова призывающего заклинания:
  – Небом и землёй, солнцем и звёздами, водой и огнём, светом и тьмой заклинаем тебя, дух Николая Васильевича Гоголя! Очнись от сна, открой глаза в могильной тьме, спустись к нам, снизойди с вершин! Приди, ответь на наши вопросы, поговори с нами! Азур, Хазур…
  Тут бабка заткнулась и начала сосредоточенно шарить глазами по столу. По всему было видно, что она запамятовала последнее слово заклинания.
  Спиритист с мозолью, не в силах видеть, как тужится старший член общины, решил помочь ей.
  – Газур! – попробовал угадать он громко и проникновенно.
  – Молчи, ирод! – всполошилась бабка. – Не то сказал, окаянный! Не то слово нужно было!
  – И что теперь будет? – с интересом осведомилась одна из связисток.
  – Что, что… Дух через плечо!
  Все со страхом уставились на блюдце. Им было известно, что по законам спиритизма одно слово заклинания нельзя заменять другим, иначе случится ужасное. Бабка вспомнила, наконец, нужное слово и произнесла его, но как-то очень неуверенно.
  Тарелка не двигалась. По знаку старухи все потянулись к столу и одновременно коснулись тарелки кончиками пальцев. Но этого делать не следовало: блюдце было раскалено до предела. Словно морозная туча с пепельной окаёмочкой надвинулась на квартирку. Всех обуял страх. У мозолистого спиритиста челюсть отвисла и ударила по столу. Бабка пискнула басом. Настроения присутствующих пошли вразброд. И было отчего.
  Тарелка крутнулась на месте раз, другой, потом с тихим шуршанием пошла по бумаге кругами, подъехала к краю стола, встала на ребро и аккуратно упала на пол. Осколки разлетелись в стороны и улеглись ровным узором на ковре. Несколько мгновений царила тишина, потом хриплый голос, от звуков которого второй из мужей почуял, как дыбом встают несуществующие волосы на его лысине, – этот голос разразился хохотом. Он исходил непонятно откуда, но ни у кого из спиритистов не возникло сомнения, что смеялась разбитая тарелка или кто-то рядом с ней.
  – Вызывали? – осведомился голос, отсмеявшись.
  Ответом служило гробовое молчание. Языки всех пятерых попросту не двигались от страха.
  – Что молчите? – продолжал смешливый дух. – Гоголя, значит, вызывать решили? Для консультации, так сказать?
  Эта мысль голосу, видимо, пришлась по душе и показалась забавной. Отхохотав положенную паузу, он прокашлялся, посопел и вынес суровый вердикт:
  – Нельзя тревожить духов! Это дюже вредно… Короче, накликали вы беду на свои пустые головы!
  В продолжение всего монолога бабка-руководительница, единственная, кто не утратил разума, медленно, но верно отползала в тыл, пока не упёрлась ногами в диван. Бабка могучей комплекцией не отличалась и, воспользовавшись этим, проворно забралась в щель между диваном и стеной, сложилась, как домино в коробку, и затаила дыхание в ожидании событий.
  Они не заставили себя ждать. Сразу после того, как дух закончил говорить, он начал действовать. Тяжёлый круглый стол поднялся вверх и со всего маху обрушился на голову мозолистого. Смеем уверить, что мозоль ему больше уже никогда не докучала. Женщина, находившаяся рядом, дико завизжала, завертелась волчком. Вторая дама неожиданно начала пухнуть и раздуваться, как камера от футбольного мяча, и спустя несколько мгновений со зловещим треском взорвалась, окрасив комнату алыми брызгами и ошмётками оболочки. Четвёртый незадачливый участник сеанса вдруг почувствовал некоторое неудобство и, не сразу поняв, в чём дело, ещё успел поёжиться. Невидимый нож элегантно пропорол кожные покровы бедолаги сверху донизу и оставил его лежать, истекая кровью. В то же мгновение его супруга, до этого вертевшаяся волчком, упала рядом бездыханным трупом.
  – Где бабка? – взревел голос. Порыв ветра прошёл по комнате, вздыбив шторы и салфеточку на книжной полке. Разгневанный дух искал пятую участницу сеанса, потревожившую его покой, но участница эта, притворившись чурочкой, смирно сидела за диваном.
  – А-а! – бушевал голос. – Ушла, старая вешалка! Улизнула! – тут он замолчал, что-то соображая, потом, придя к определённому решению, закатился в сатанинском смехе и, затихая, исчез.
  Для верности бабка подождала ещё минут двадцать, потом вылезла из-за дивана и, стараясь не испачкаться в крови, добралась до двери. Там она оглянулась на четыре обезображенных трупа и, крестясь, сыпанула вниз по лестнице.
  Приехавшая по вызову через полчаса экспертная группа зафиксировала четыре смертельных исхода и ужасающий разгром в квартире.



  ГЛАВА IV


  На другой день небольшой городок гудел, как перегревшийся холодильник. Новость о том, что в одной из квартир потусторонними силами были убиты четыре человека, будоражила горожан, как хорошая порция водки «Распутин». Непостижимым образом страшное известие распространилось по городу, и к десяти часам утра не осталось ни одного человека, который бы ещё не знал, что на свободу вырвался дух неизвестно какой знаменитой личности. Тот факт, что он не представился, породил множество домыслов. Называли политиков, актёров, учёных и все до одного склонялись к мысли, что, поскольку голос изъяснялся чисто по-русски, то и национальность его не вызывает никаких сомнений.
  Бабка-руководительница была героиней дня. Никому не казалось странным, что она большей частью молчала, не отвечая на вопросы, и лишь нервно подёргивала плечом. «Бедная, – соболезновали соседки. – Такое пережить! Тут незнамо что дёргаться начнёт…» Хотя бабка не вдавалась в подробности, откуда-то взявшиеся описания встречи двух миров приобретали всё больший размах и снабжались новыми фактами, ужасающими своей конкретностью.
  Рассказывали, что люстра сорвалась с потолка и летала по комнате, выписывая фигуры высшего пилотажа. Говорили, что кровь фонтаном хлестала из батареи парового отопления и из крана на кухне. Шептались, что ошалевшая бабка, два часа отчаянно крича, спасалась от разъярённой тумбочки, которая гонялась за ней по квартире и норовила коварно прихлопнуть дверцей. Страсти разрастались в рассказах и, выплёскиваясь на новых слушателей, приобретали всё новую масштабность и окраску.
  Но не до этого было работникам газеты «Вести Верхоречья». Нет, собравшись утром в коридоре, они тоже не избежали соблазна и передали друг другу новость, повертев её с разных сторон и осмотрев каждую грань с журналистским пристрастием. Было решено просветить общественность и очистить от плевел зерно реальности. На чистку зерна согласился Вилкин, у которого был немалый опыт в распутывании узлов подобного рода. Он нахлобучил шапку, кинул в сумку диктофон и испарился так же быстро, как и вчерашний подозрительный кот.
  Тут-то и встал главный вопрос редакционного дня.
  – Где редактор? – поинтересовался ответственный секретарь, мужчина моложавый и склонный к пенсионному возрасту.
  В кабинете редактора не было. Опросили секретаршу, но та твёрдо стояла на убеждении, что главный ещё не появлялся. Это показалось странным, ибо обычно он первый приходил на рабочее место утром и последний покидал его вечером. Из этого правила не было упущено ни единого дня. По пунктуальности редактора можно было сверять часы – ровно в 7.45 утра он усаживался за свой стол.
  Курьерша и по совместительству сторож редакции – пухлая румяная старушка, никогда не расстающаяся с клубком шерсти и спицами, снабжающая тёплыми носками весь редакционный штат, – принесла из типографии пачку свежих газет, аппетитно пахнущих последними сплетнями. Ответственный секретарь нервно развернул газету, проглядел заголовки, но мысли его были заняты другим.
   – Аграфена Никитична, – окликнул он курьершу. – В типографии нашего главного нет?
  – А что, чай, потерялся? – невозмутимо отвечала та, доставая из кармана незаконченный носок.
  Секретарь ответить не успел. В кабинете редактора надсадно заорал телефон.
  – Редакция! – крикнул в трубку секретарь.
  – Где редактор? – вопросила трубка рыдающим женским голосом.
  – Ещё не пришёл.
  В трубке начались тихие подвывания.
  – В чём дело? – раздражённо осведомился секретарь.
  Из невнятных звуков, клокочущих в трубке, он уловил, что редактор не вернулся вчера с работы домой, а звонит его, редакторова, жена. Секретарь хотел утешить её, сказав, что патрон ещё молодой, но не решился сделать это, сознавая драматизм момента.
  Ситуация складывалась совсем уж нехорошая и зловеще напоминающая страницы из некоего известного романа. Сотрудники редакции уныло бродили по кабинетам, присаживались за столы, набрасывали пару фраз – и брожение умов и ног начиналось снова. Это продолжалось до тех пор, пока ответственному секретарю не пришла в голову организаторская идея.
  – Вот что, коллеги, – провозгласил он, выйдя в коридор, служивший местом несанкционированных совещаний. – Редактор, несомненно, найдётся – если не женой и милицией, то сам. Но до тех пор производство стоять не может. Работать необходимо, коллеги, хотя бы для того, чтобы получить зарплату. Поэтому я вношу рационализаторское предложение: выбрать временного редактора и приступать к труду и обороне от полиграфистов, которые требуют свёрстанные полосы.
  Это предложение внесло ясность в дисбаланс штата, измученного утренними неурядицами. После коротких пререканий и дебатов редактором был единогласно выбран Филимонов, самый старший по возрасту и опытный журналист, умудрявшийся создавать в былые годы в газетных материалах шедевры развитого социализма. Он являлся заядлым атеистом и скептиком, был убеждён, что патриотическое движение Колчака придумано коммунистами в целях припудривания общественных мозгов, и единственный из всех в редакции не поверил ни одному слову про спиритический сеанс.
  Итак, Филимонов уселся за редакторским столом, придвинул к себе настольный календарь и чернильную ручку с золотым пером, служившую ему долгие годы, и принялся за исполнение новых обязанностей. Все прочие, облегчённо вздыхая, разошлись по рабочим местам.
  Дела шли, и редакционная контора исправно писала. Рабочий день полностью вступил в свои права. Люди в бухгалтериях и на предприятиях, у киосков с молоком и хлебом, на улицах и в больничных палатах всё ещё обсуждали последние новости. Эксперт-криминалист, осматривая тела четверых погибших, вливал в себя стакан за стаканом медицинский спирт, разбавленный соком «Добрый». Оперативники трясли бабку-руководительницу в надежде выудить обстоятельства, способные придать делу более прозаичный оттенок, но та крепко цеплялась за стул, и вытрясти из неё больше решительно ничего не удавалось.
  Филимонов, следуя обязанностям редактора, распечатывал свежую почту. В завтрашнем номере образовалась «дыра», и её следовало спешно заклеить каким-нибудь подходящим материалом.
  Из очередного конверта показался тетрадный лист. Филимонов вытащил его полностью, прочёл и горделиво понёс ответсеку.
  – Вот материал, который нужен газете, – сказал он, потряхивая трофеем. – Люди забыли актуальное правило: «Будьте бдительны, враг не дремлет!»
  – Про шпионаж, что ли? – заинтересовался секретарь.
  – Про сальмонеллёз. Из больницы пришла статья о том, как вредно класть сырое немытое мясо на миску с салатом. Люди, не подозревая о нависшей угрозе, пьют сырые яйца, гладят кур, а потом умирают, не понимая, откуда у них берётся синюшность в совокупности с судорогами.
  – Это серьёзно, – согласился секретарь. – Вставим сальмонеллёз в завтрашнюю дыру и убьём разом двух зайцев: заполним полосу и предупредим население.
  Через двадцать минут курьерша Аграфена Никитична торопливой приседающей походкой спешила в типографию сдавать вёрстку в номер.



  ГЛАВА V


  Катя как-то не очень поверила страшным подробностям минувшей ночи. Обладая похвальной склонностью анализировать наряду с пробирочной кровью пациентов ещё и события, она склонялась к мысли о том, что рассказ этот чересчур попахивает выдумкой. Поэтому, не вникая в суть ночных событий и проходя по палатам среди лежачих и сидячих больных, она занималась вопросом иного толка. Её по-прежнему волновала проблема похорон Гоголя, поскольку было жаль расстаться с мыслью заиметь кроссвордный приз.
  Катерина попробовала выяснить ответ на свой вопрос сначала у кое-кого из медперсонала, затем перешла к больным. К сожалению, те, кто лежал ничком, только мычали; сидящие на койках проявляли некоторый интерес к её увлечению, но не могли довести дело до логического конца; от стоящих пластом помощи было мало – они тут же начинали ловить чебурашек, чтобы узнать у них насчёт Гоголя, и, одержимые этой идеей, уходили от ответственности.
  Время текло, и приз мог заработать кто-нибудь другой. Катя была в отчаянии. Она два раза прикладывалась к бутылке с валерьянкой и уже тянула руку в третий раз, как её неожиданно позвали к телефону.
  Звонил Коля. Мать с утра послала его искать работу, откровенно выразившись. От её пожелания в душе Коли возникло странное чувство – не то решение слезть с шеи матери и центра занятости, не то уверенность, что всё будет хорошо. Ощущение было тягостным и больше всего напоминало голод. Плотно закусив, сопровождаемый одобрительными замечаниями матушки о несоразмерности его хорошего аппетита с приносимой семье и обществу пользой, Коля вышел на улицу.
  Было по-зимнему холодно. Снег поскрипывал под ногами, а по тротуарам двигались отважные люди, питаясь на морозе мороженым. От созерцания беззаботных смельчаков у Коли замёрзли пальцы на ногах. Он прогулялся по городу, и, нарезав два круга по кварталу, где расположился городской рынок, пришёл к выводу.
  Вывод был ясен и величественен и представлял собой здание почтамта. В голове Николая быстро родилась логическая цепочка: «Почта – это связь, связь – это Катерина, связь с Катериной – это телефон». Он потянул на себя тяжёлую, отделанную железными вывертами дверь. Дверь с натугой отворилась, из проёма вывалилась старушка с квитанциями в варежке. Коля этому не удивился – в городских организациях и учреждениях все двери были снабжены тугими пружинами и пожилым людям, особенно старушкам, поддавались плохо.
  Коля добрался до таксофона, набрал нужный номер и попросил позвать Катю. Услышав в трубке её голос, Николай с нежностью почувствовал, что пальцы на ногах начинают оттаивать.
  – Ты вовремя, – обрадовалась Катя. – Тебе задание: срочно узнай, где похоронен Гоголь. Потом отчитаешься.
  – В чём дело? – Коля даже растерялся. Он уже успел забыть вчерашнее пиво и кроссворд.
  – Давай, давай, поторапливайся. Остался лишь этот вопрос – и приз наш!
  – Да где я тебе достану эту информацию? К тому же, мне работу искать нужно…
  Николай принадлежал к породе людей, которые из двух зол всегда стараются выбирать меньшее. Представив, что ему придётся спрашивать у всех подряд прохожих, где похоронен знаменитый писатель, Коля почувствовал непроизвольное постукивание коленей одна об другую – это служило у него признаком волнения.
  Но и Катерина, видимо, в капусте родилась.
  – Ничего, найдёшь свою работу потом. У нас остался лишь один путь в поисках – библиотека. Поройся в книгах, ты не можешь не найти ответ.
  Коля повеселел. Заседание в библиотеке казалось раем по сравнению с мороженым и заледеневшими пальцами ног. Помимо всего прочего, в читальном зале можно было подцепить какой-нибудь детективчик и спокойно провести время в ожидании возвращения Катерины с работы домой.
  – Ладно, уговорила. Пойду в библиотеку.
  Коля повесил трубку и с приподнятым настроением вышел на улицу. В душе у него царило значительное потепление. Он шёл и радовался жизни; пальцы на ногах не мёрзли и встречные девушки с интересом рассматривали Колин задорный круглодырчатый нос.
  Путь к библиотеке вёл через городскую барахолку. Подходя к ней, Коля по привычке, от которой так и не сумел избавиться, пошарил в карманах, но не нашёл ничего, кроме чудом завалявшихся там трёх монеток по пять рублей каждая. Осознав, что на эти деньги многого не купишь, Коля принял подобающее выражение лица, свидетельствующее о том, что все товары должны считаться ниже его покупательского достоинства. И пошёл вдоль торговых рядов.
  На одном из прилавков лежала норковая шапка. Рядом разлеглись её сёстры – норковые, колонковые, хонориковые. Шапками торговал разбитной юноша в чёрной дублёнке и с приплясывающими на морозе ногами. В руке он держал карманное зеркальце и предлагал в него посмотреться каждому потенциальному покупателю. В данный момент он совал своё зеркальце под нос молодому человеку, который со спины показался Николаю очень знакомым.
  Коля подошёл ближе и понял, что не ошибся. Знакомая спина принадлежала Виктору – известному в городе человеку и хорошему Колиному другу.
  Витёк был личностью полулегендарной. Мало того, что он являлся звездой городского телевизионного экрана; Витёк был заядлым охотником за крупной лесной дичью и по совместительству героем-любовником в большинстве семейных драм. Его коллекция рогов на стенах собственной квартиры была известна всему городу, и не один муж долго упрашивал супругу честно признаться, не его ли это рога.
  Витёк был красив как внешне, так и внутренне. Не только глаза его голубели ангельской невинностью, но, как утверждал главный городской хирург, даже аппендикс имел исключительно привлекательную форму и лежал строго перпендикулярно сердцу. Каждый вечер Витёк появлялся на экранах в пятнадцатиминутной программе «Эй, ухнем!», где городская информация по всем правилам кулинарного искусства перемешивалась с музыкой в нужных пропорциях и была приправлена остро пахнущей рекламой. Весь этот телевизионный коктейль с прилагающимся в качестве соломинки Виктором в ярких пуловерах или в ослепительно чёрных фраках действовал на публику как наркотик. Девочки млели, дамы постарше сожалеюще поглядывали на мужей, которые смущённо втягивали привыкшие к свободе животы.
  В данный момент Витёк приценивался к шапке, за которую разбитной продавец, приплясывая от холода, просил явно несусветную цену. Таких денег у Виктора не было даже дома, но он не терял надежды снизить запросы продавца. Тут-то его и увидел Коля.
  Друзья поздоровались. Витёк в двух словах объяснил Николаю, что он здесь делает, на что Коля ответил: «Сам вижу». Затем он быстро убедил друга в том, что меховая шапка ему, Виктору, не нужна, можно обойтись и без неё, и вконец успокоил, приведя в пример свою голову, обтянутую шерстяной шапочкой-самовязкой.
  – Плюнь и побереги деньги, – закончил Коля. – Пойдём лучше со мной в библиотеку.
  – Зачем? – осведомился друг.
  – Нужно узнать, где похоронен Гоголь.
  Витёк молча ждал продолжения.
  – А после этого Катька отправит свой обдолбанный кроссворд, и мы получим приз.
  Коля ни разу не задумался над тем, что именно собой должен представлять обещанный приз. Это доказывает, что он безоглядно верил своей подруге. Но Витёк оказался более практичным.
  – И что же вы получите? Мотоцикл? «Мини-Вятку»? Кухонный комбайн? Скорее всего, полное собрание сочинений Гоголя. Ты историю про Федю помнишь? Он на этом же свихнулся.
  В продолжение всей тирады Коля молча разглядывал разноцветные платья и жакетики, вывешенные в рядах, как праздничные флаги. Доводы Виктора большого влияния на него не возымели. Выслушав друга до конца, Николай не сдался. Он был уверен в правоте Кати и в необходимости получения приза, что бы тот собой ни представлял. И когда Коля открыл рот, Витёк понял, что его красноречие было напрасно.
  – Короче, ты пойдёшь со мной или нет?
  Витёк плюнул на шапку и пошёл.
  В читальном зале библиотеки их встретила молоденькая библиотекарша в очках и красной шерстяной кофточке, большая поклонница Виктора. И пока Витёк, гордясь своей неотразимостью, подписывал на память библиотекарше формуляр, Коля подошёл к полному собранию энциклопедических знаний, здраво рассудив, что похороны Гоголя могут быть вполне упомянуты в энциклопедии.
  Он не ошибся. Вытащив том на букву «Г», Коля на первой же странице наткнулся на жизнеописание означенного тёзки. В конце статьи был дан ответ на вопрос кроссворда.
  Через полчаса Катю снова пригласили к больничному телефону. Она внимательно выслушала Колин отчёт.
  – Значит, так. Твоего Гоголя похоронили на кладбище Данилова монастыря в Москве.
  – Это не подходит. Слишком много слов.
  – Слушай дальше. В 1931 году кому-то приспичило перенести прах на Новодевичье кладбище, где он сейчас и обретается.
  – Вот это другое дело, – Катя вытащила из кармана мятый газетный листок с кроссвордом и вписала слово «Новодевичье». – А теперь иди ищи работу, письмо отправим вечером…



  ГЛАВА VI


  День прошёл без всяких происшествий. Правда, поговаривали, что на какого-то бомжа свалился кирпич, нанеся увечье его шапке, а также что очень многих старушек изрядно поцарапали их домашние кошки. Но точно никто ничего не знал.
  Наступил следующий день, принеся с собой очередную порцию надежды на улучшение жизни и свежий номер районной газеты. «Вести Верхоречья» как всегда были заполнены повседневной информацией. Среди статей о политической ситуации в районе, требований медработников о выдаче зарплаты и сводки исторических дат было немало и других интересных материалов. Негласным девизом районного издания являлся призыв: «Неплохая компания – присоединяйтесь!», и работники редакции по возможности старались следовать этому девизу. Они соединяли на одной полосе бывших пионеров с нынешними пенсионерами, строителей с потребителями, певцов-народников с огородниками и потом любовно смотрели на дело своих рук. Статьи перемежались с фотографиями, присланными на конкурс «Шлёпни момент!», и выглядело всё это довольно живописно, поскольку любители шлёпали бедный момент везде, где его ловили.
  Заместитель редактора Филимонов просмотрел свежий выпуск газеты и занялся повседневными делами. И события в городе в этот день начали разворачиваться с нагнетающей обстановку последовательностью.
  Начальник районного уголовного розыска Ельников считался демократом и правдолюбцем. От общения с подчинёнными он никогда не отказывался, чем и объяснялся редкий душевный альянс между ним и рядовыми оперативниками. Опера приглашали шефа на очередной пикничок и знали, что Ельников обязательно принесёт с собой что-нибудь забористое. В свою очередь розыскной начальник частенько зазывал к себе в кабинет старших оперуполномоченных, откуда они выходили в подогретом душевном состоянии и ещё более ревностно отправлялись на задержание жуликов всех мастей.
  Ельников также никогда не препятствовал журналистам в их стремлении взять у него интервью. Правда, до сих пор у него лишь раз состоялась такая встреча, но зато интервьюер – это был вездесущий Вилкин,– подарил Ельникову целый букет глубокомысленных вопросов, а взамен потребовал ответы на них. Вопросы понравились Ельникову – общаясь с журналистом, он чувствовал себя мудрым, размышляющим о законах жизни философом, кем-то сродни Бояну и далай-ламе. Многие вопросы были заданы явно с целью поддеть и показать в чёрном свете умственные способности начальника угро, такие, например, как: «Осознаёте ли вы проблему отцов и детей в наше бурное время?», «Должны ли мы всем миром восстанавливать памятники Александру Второму и Павлу Первому?». Но, несмотря на открыто язвительный тон вопросов, Ельников с честью вышел из этого испытания, не забыв упомянуть самоотверженность своих подчинённых. Он немного порассуждал на тему взаимопонимания хозяев и собак, отчего последним часто приходится покидать насиженные места; умудрился между двенадцатым и тринадцатым вопросами вставить нотку сожаления о непрекращающихся кражах личного имущества граждан; посетовал на массовое истребление банкиров и депутатов. И поэтому, когда Вилкин, упившись запахом полученных глубокомысленных ответов, задал последний вопрос, непосредственно касающийся проблем районного ОВД, Ельников даже смутился – до того эти проблемы были жалкими по сравнению с ранами России.
  – У нас плохо с передвижением, – помявшись, признался он. – «Уазик» совсем устарел, порой даже на задании отваливаются колёса. Аккумулятор садится прямо на шею, задний мост проседает и царапает землю. Постоянно просим новую машину, но пока её никто не даёт.
  Эти признания Вилкин поставил в заключительный абзац статьи. Интервью с начальником угро вышло на первой полосе в сегодняшнем номере «Вестей Верхоречья», и Ельников, постукивая по столу карандашом, читал о себе самом. От избытка гордости его подмывало гусарским жестом подкрутить усы, но рука хватала пустоту: Ельников каждое утро тщательно выбривал даже намёк на поросль.
  После ничего не значащего стука в дверь на порог впорхнул старший опер с нежной фамилией Синицын, чьи весьма внушительные формы не мешали двигаться легко и изящно. Ельников с привычной завистью взглянул на густые усы опера. Казалось, эти усы заменили Синицыну всю оставшуюся растительность – на голове его гнездилось лишь несколько жалких волосков. Оберегая урожай, опер постоянно носил пушистую папаху из собачьей шкуры.
  Немного помявшись, Синицын начал доклад.
  – Шеф, у нас проблема.
  – Какая именно?
  – Что делать с задержанной?
  – С какой конкретно?
  – То есть как – с какой? – удивился подчинённый. – Она у нас одна, а остальные – мужики!
  Ельников принял сугубо начальственный вид.
  – Это вы про старуху, что привидение вызвала?
  – Про неё самую. Малость отошла, теперь требует, чтобы её домой отпустили.
  – Узнать что-нибудь удалось?
  – Твердит одно и то же. Вызывали Гоголя, – Синицын смущённо хмыкнул, стесняясь духовной отсталости некоторых своих сограждан. – Говорит, что неправильно назвали слово, появился неизвестно кто, не представился, уничтожил четверых… Что будем делать, шеф?
  Ельников задумался. Нельзя было даже предположить, что хрупкая и ветхая старушонка убила четырёх человек, причём такими безжалостными методами. Да здесь должна была орудовать целая банда… Но бабка не похожа на крёстную мать районной мафии. С другой стороны, сейчас каждый пятый встречается в интимной обстановке с инопланетянами, а каждый второй притягивает ушами утюги и на расстоянии определяет болезни и финансовое состояние соседа.
  Ельников принял решение.
  – Ладно, – сказал он. – До вечера её подержите, может, что-то и прояснится. А вечером выпускайте к едрене фене. Пускай дует домой.
  – Может ей охрану дать? – проявил инициативу Синицын, почёсывая папаху.
  – Не надо, – пресёк благое начинание Ельников. – Старух в нашем городе на дорогах ещё не грабят.
  Опер хотел пояснить, что охранять бабку-руководительницу нужно не от материальных преступников, а от сдвинутых по фазе призраков, но, вспомнив самый старый и надёжный принцип подчинённого, перечить не стал и вышел из кабинета.
  Спустя четверть часа Ельников, обходя двор милицейского отделения, остановил взор на причине общей печали. «Уазик» действительно выглядел плачевно, и Ельников, теша себя мыслью, что, возможно, после прочтения статьи им кто-нибудь поможет с машиной, направился к входной двери. И тут услышал за спиной ворчание мотора.
  Начальник угро обернулся. Во дворе никого не было, за рулём «уазика» никто не сидел, и всё же машина завелась. «Что за чёрт!» – подумал Ельников. Он шагнул вперёд, и автомобиль, по-прежнему не имевший в кабине ни души, сам собой двинулся ему навстречу.
  «Уазик» явно имел желание наехать на шефа уголовного розыска. В панике Ельников бросился к дверям, ведущим в здание, но запнулся, упал на мёрзлую землю и увидел, как нависают над ним передние колёса машины.
  Автомобиль накрыл Ельникова полностью, остановился на мгновение, потом, по всей вероятности, приняв решение, крякнул, осел, и все четыре колеса дружно свалились с осей. Груда металла с тихим грохотом ударилась о землю, похоронив под собой начальника уголовного розыска.

Кошмары на улице гоголя - Продолжение

 

 

 

Лучше с умным потерять, чем с дураком найти.

Пропал, как швед под Полтавой.

Добра ищи, а худо само придет.

(C) 2009-2012 KAPsoft inc.