Тот, кто придет за тобой - Страница 1
ТОТ, КТО ПРИДЁТ ЗА ТОБОЙ
Тот кто придет за тобой - Страница 1
Тот кто придет за тобой - Страница 2
Тот кто придет за тобой - Страница 3
Который день дул ветер с севера, пригибая к земле кусты и травы. Светлыми стягами полоскалось бельё, что развешивала на верёвке Мать. И сети, которые Отец растягивал на распорках, всё норовили вырваться из рук и улететь вслед за вихрем.
– Не к добру это, – сказал Отец за ужином. – Не припомню я, чтоб так долго не менялся ветер.
Мать взглянула на него с тревогой, перевела глаза на притихших детей.
– Быть лиху, – молвил Дед, седой и немощный. И устремил незрячий взгляд сквозь стены.
А ночью примчался на взмыленном коне Ратник. Светлы были его доспехи, начищен щит, а взор ясен и твёрд. Он стукнул в ставни, всех разбудив от мала до велика. Отец вышел ему навстречу.
– Кто поедет со мной? – спросил Ратник, склонившись с седла. – Мгла идёт на нас, необоримая сила! Лишь Чужак сможет её победить, но нет его в наших рядах. И послан я искать подмоги в вашем Озёрном Краю.
– Я поеду с тобой, – сказал Отец. Он снял со стены меч, поцеловал жену и детей, поклонился низко Деду и вскочил на быстрого коня. И умчались всадники в ночь, и долго не было от них вестей.
А северный ветер всё дул, и становился он ещё сильнее. И уже гнулись под ним молодые деревца, и птицы летали близко к земле. И тревожилась Мать, высматривая мужа у ворот.
И снова ночью стукнули в ставни. То был второй Ратник в латах из чернёной стали. Печально было его лицо, а на щите запеклись пятна крови.
– Кто поедет со мной? – спросил Ратник негромким голосом. – Всё наступает Мгла, и не в силах мы одолеть её. И знать, не ведает Чужак о нашей беде. Не найдётся ли здесь подмоги?
– Я поеду с тобой, – сказал Старший Сын. Мать вздохнула, и налились её глаза слезами. Старший Сын снял со стены боевой топор, поклонился Матери и Деду, погладил малышей по русым головкам и сел в седло. И умчались всадники в ночь, и долго не было от них вестей.
А северный ветер свирепел, и не давал он пощады уже сильным дубам, и не успевало созреть зерно в колосьях, так ломал их вихрь. И появилась седина в волосах Матери, а Дед иссох от горя, и больше стало у него морщин.
Как-то в ночь подскакал к дому на запылённом коне третий Ратник. Темны от крови были его доспехи, и помят шлем, и не было при нём щита.
– Кто поедет со мной? – хрипло спросил он и устало склонился к шее коня. – Иссякли наши силы, и не можем мы сдерживать Мглу. А придёт ли на помощь Чужак – про то неведомо. Но многие пали в Великой Битве, и, знать, не выстоят те, кто ещё на ногах…
– Я поехал бы с тобой, – сказал Дед. – Да ушла моя молодость, и руки слабы, чтоб держать оружие, и глаза не видят света, и в седло не подняться мне. Нет больше в этом доме тех, кто может тебе помочь. Прости, храбрый воин.
– Нет, – сказал Младший Сын. – Я поеду с тобой, Ратник. Отец и брат мои ушли воевать с Мглой. Так не к лицу и мне сидеть под тёплой кровлей.
Взрыдала Мать и хотела было удержать сына. Но поняла, что не послушает он, и отступила. Снял Младший Сын со стены лук, взнуздал последнего коня, поклонился Матери и Деду, поцеловал сестрёнок и вскочил в седло. И умчались всадники в ночь, и ветер нёсся им навстречу, завывая.
И прошло немало дней и ночей, и волосы Матери стали совсем белыми от горя, а Дед уже не мог ходить и перебрался на лавку поближе к окну, чтобы первым принять вести. И дочки подрастали без отца и братьев.
И тянулся холод с севера, и в воздухе пахло страхом. И давно уже улетели птицы, и верный пёс прятался в конуру, а по ночам жалобно скрёбся в дверь, просясь домой. И всё чаще слышался далёкий вой волков. Но может быть, то завывал в тёмных лесах северный ветер?..
Нет, ветер этот разгулялся не к добру. Я прямо чувствовал – что-то должно произойти. Не может не произойти, если уже который день дует злой северный ветрище, нагоняя неясную тревогу. А сегодня он, будьте любезны, вообще как с цепи сорвался, так и норовил содрать рубероид со старенькой крыши. Странный был ветер, непонятный. Я всегда считал, что перед Новым годом всякая непогодь обязана утихнуть, ведь завтра 31 декабря. А тут нате вам, ледяной шквальный уже неделю, а то и больше. Того и гляди, надует какой-нибудь дряни типа заносов на дорогах. Правда, снег не идёт, нынешней зимой снега на удивление мало, синоптики дружно предрекают глобальное потепление, что же мы, гады, с климатом делаем…
Ну да ладно. В конце концов, дом не сносит, бог даст, и крыша устоит. А в печке потрескивают поленья, и чайник собирается с силами, готовясь закипеть. Мишура на ёлке в дальнем углу струится и вспыхивает серебряными искрами от света моей настольной лампы. Мышь ещё не вышла на промысел; у неё, у мыши, своё расписание, мне хорошо известное. У нас с нею вроде как уговор. Она начинает шуршать после одиннадцати вечера, не прогрызает пакеты с крупой, а я не завожу кота и не ставлю мышеловок. Каждому своё, и вечная дружба. Точнее, невмешательство в чужие дела.
Вот мышь – она понимает про невмешательство. А бывшая супруга не понимала, оттого и стала бывшей. Вообще-то она была неплохой, готовила довольно вкусно, посмеяться любила, даже хоккей со мной смотрела иногда. Но почему-то считала своим долгом постоянно переставлять книги в шкафу, к тому же расставляла их по цвету корешков – это у неё называлось «очень прилично». Так же «прилично» она старалась разложить бумаги на моём столе – по стопочкам, листочек к листочку, исписанные в одну стопку, чистые в другую. Я потом с ума сходил, разбирая эти стопочки и выискивая нужный текст. А ещё у неё была дурная привычка – «дурная» не то слово! – эти тексты читать, а потом комментировать. Она отчего-то решила, что вправе учить меня писать, хотя сама признавалась, что за всю жизнь прочитала всего три книги – «Ангел для Джулии», «Джек-потрошитель» и сборник русских сказок – причём последнюю одолела в седьмом классе, посмотрев однажды фильм «Морозко». Говорила, что кино ей понравилось больше, нежели книжка.
Наверное, я сам свалял дурака, когда на ней женился. Так что винить некого. Но она была миленькая и поначалу производила довольно хорошее впечатление. Правда, была лет на пять меня моложе и временами казалась почти девчонкой. Да… А потом её постоянные уборки на моём письменном столе начали жутко раздражать. И упрёки в небольшой зарплате тоже раздражали. И её любимый анекдот про ёжика и выхухоль доводил до скрежета зубовного – за полтора года семейного счастья я выслушал его не менее тысячи раз. И её переживания по поводу бесконечных сериалов сперва меня смешили, потом начали злить. И… В общем, однажды я утрамбовал свои бумаги в дорожную сумку, бросил на стол ключи от квартиры и ушёл. И кочевал по приятелям два месяца, пока не получил телеграмму, что моя бабка по отцовской линии приказала долго жить и оставила мне дом в маленьком районном городишке с красивым названием Светлозёрск. Я не поленился, наведался к своей бывшей, забрал письменный стол, книжный шкаф, сами книги уложил в коробки и с этим багажом поехал принимать наследство.
До этого в Светлозёрске я был всего один раз, в далёком смутном детстве. И бабку-то знал плохо, всё больше по рассказам отца. Бабуля была небольшой охотницей до поездок в гости и свиданий с внучком, я тоже особого желания встретиться с ней не испытывал. Ограничивался редкими открытками к празднику, ибо того требовали правила хорошего тона – поздравлять бабушку с 8 Марта или с днём рождения. Родная кровь, как-никак. В открытках согласно этикету спрашивал о здоровье да передавал приветы от родителей. Этим наше общение с бабкой ограничивалось. И почему она оставила наследство такому непутёвому внуку, не знаю до сих пор.
Домик был невелик, обнесён палисадником, с крохотным земельным наделом и с уютной застеклённой верандой. Веранда и чердак оказались под завязку завалены хламом, пол скрипел, крыльцо подгнило, забор малость покосился, но всё это было сущей чепухой. А после того, как я навёл порядок, починил крылечко и забор, стало вообще превосходно. Дверь я покрасил зелёной краской, начистил до блеска подкову над притолокой, на подоконник поставил кактус, а над крыльцом повесил колокольчик. Чего ещё нужно мужчине неполных двадцати восьми лет, который недавно развёлся, детей не имеет, в своё время закончил журфак и на досуге пишет исторические повести без особой, правда, надежды когда-либо их издать.
Работу я нашёл без труда. В местной районке не хватало людей, так что я со своим факультетом журналистики и семилетним газетным стажем за плечами оказался очень кстати. Отделов здесь давно уже не было, четверо корреспондентов, в том числе и я, писали обо всём подряд – от проблем местного санэпиднадзора до наличия коров в бывших колхозах и культурной жизни дальних деревень. Тираж газеты доходил до трёх с половиной тысяч, и это было очень даже ничего – в соседнем районе он прочно держался на полутора тысчонках. Редактор наш без надобности гайки не закручивал, зарплату платили почти вовремя, а в командировки я всегда ездил с охотой. По вечерам же колол дрова, смотрел старенький телевизор, а чаще всего проводил время за письменным столом. Чудесная была жизнь.
И так продолжалось полгода. А потом наступил этот странный вечер 30 декабря.
Хотя, если честно, весь день был каким-то странным, так что нечего удивляться, что он так закончился. С утра, когда я брился… Нет, об этом надо поведать чуть подробнее.
Бабкина обстановка была немногочисленной и древней, но в память о старушке я решил пока ничего не выбрасывать. Потом, коли обживусь, кое-что можно будет поменять. Убрал в сарай только лязгающую железную кровать, да сундук из угла перетащил поближе к двери – чтоб служил вместо тумбочки на кухне. В отношении старого продавленного дивана у меня поначалу тоже мелькали нехорошие планы, но он оказался на диво удобным, и потому я просто прикрыл его пледом. Но два предмета очаровали меня сразу же, с первого взгляда, как только я впервые переступил порог дома. Одно – это было зеркало в простой некрашеной раме, потускневшее от времени старое зеркало. Оно висело в простенке между окнами и каким-то чудным образом расширяло всю комнату. А порой и искажало кое-что. Иногда мне казалось, что в нём отражаются вещи, которые там вообще отражаться не должны – например, стенка узкого шкафчика, висящего в кухне и прикрытого от зеркала печью. Или взять окна – они, если помните, находились слева и справа от зеркала и уж никак не могли быть в нём видны. Но время от времени отражались и они.
Вторая бабкина вещь – большие старинные часы с застеклённым маятником. Деревянный корпус когда-то покрасили чёрной краской, но кое-где она давно потрескалась и облупилась. Увенчивала часы фигурка оленя с обломанными рогами. На сам циферблат время не действовало, а может, бабка была аккуратной – только медь блестела, как новенькая, а часовые отметки до сих пор отливали зелёной эмалью. Под маятником виднелась такая же медная пластинка с вивиевато выбитыми цифрами «1904» – год изготовления, надо полагать. Механизм за сто с лишним лет всё же изрядно поизносился, чистого звона от боя часов никто и не ждал. Сначала раздавался натужный скрежет, потом щелчок, и, наконец, неслись глухие бряки. Однако время этот мастодонт отбивал точно, не отставал, не забегал вперёд и заводился с помощью большого ключа примерно раз в двое суток.
Так вот, этот сумасшедший день начался с того, что помутнело зеркало. Надраивая щёки бритвой, я, по обыкновению, рассматривал своё отражение. Никаких изменений не наблюдалось – самое обычное лицо, худое, глаза серые, нижняя губа, пожалуй, тонковата, подбородок чуть вперёд. На правой щеке родинка, на левой, ближе к носу, штук пять конопушек – почти незаметных. Волосы светлые (между прочим, оброс, как бобик, давно пора наведаться в парикмахерскую!), на лбу уже намечается морщинка – в общем, ничего особенного, парень как парень, в толпе не выделяюсь. Да и нрав спокойный, на рожон не лезу, спорить не мастак, выяснять отношения не люблю, отчего на мне и норовят ездить все, кому не лень. Один доморощенный физиономист как-то заявил, что моё лицо – лицо типичного неудачника. Неправ он был, умник. Смотря что считать удачей. Мне всегда казалось, что я имею именно то, чего хотел достигнуть. Вот ещё бы найти издателя для своих опусов – и мне сам чёрт не брат. Но это ладно, у каждого должна быть в жизни недосягаемая мечта. А в остальном я был доволен абсолютно всем и начинать с нуля не собирался. Не мальчик.
Я уже почти прикончил ночную щетину на подбородке, как вдруг зеркало пошло рябью – так бывает, когда от чьего-то движения колыхнётся поверхность воды. Мелкая зыбь прокатилась по моему зеркальному отражению сверху вниз и тут же пропала. Это было так нереально и странно – я даже не успел понять, что произошло. А до слуха донёсся еле слышный звон – как будто где-то далеко-далеко одиножды ударили в колокол. Что за хрень, подумал я. Звон в ушах, в глазах потемнение – точно, что-то с головой. Кстати, говорят, у некоторых это бывает к перемене погоды. Хотя какая там перемена, ветер-то всё тот же, северный. Я недоверчиво тронул пальцем поверхность зеркала – стекло как стекло. И никакого намёка на деформацию. А значит, просто чудится, не до конца проснулся. И только я так решил, как моё отражение помутнело и начало затягиваться зеленоватой дымкой – словно некто огромный сильно дохнул изнутри.
Я отскочил. А вы бы не отскочили?.. Первый раз в жизни я видел что-то такое, чего не мог объяснить даже самому себе – а уж себе-то я умел объяснить что угодно. Но такого, как сейчас… И если это было чудо, то оно мне не нравилось.
Запредельно далёкий колокол простонал снова. Зеркальная дымка пошла перламутровыми разводами – как на мыльном пузыре. И в этих разводах появлялись и тут же исчезали видения, человеческие лица, силуэты коней, какие-то дьявольские хари… Всё это за доли мгновения – а может, за века – сменялось одно за другим, мелькало, билось, жило, и я не мог шевельнуться, наблюдая за пляской видений.
В третий раз ударил колокол. И муть сразу рассеялась, а в стекле вновь отразилась моя ошалелая физиономия. На всякий случай я отступил ещё, таращась на вдруг спятившее зеркало. А может, не оно, а я сошёл с ума?.. Какое-то время стоял, не двигаясь, потом взлохматил волосы, показал себе язык – отражение послушно повторяло каждый жест. Глюки мучают, господин журналист?..
Ты свихнулся, грустно сообщил я себе, а голову надо беречь, она у тебя единственная ценность. Между прочим, в последние дни пришлось много работать, подгоняли под сроки материалы, которые необходимо поставить до Нового года. Надо бы отдохнуть, в праздники к родителям наведаться, что ли? Куда угодно, только не вспоминать о том, что сейчас было…
Происшествие с зеркалом можно было бы считать ерундой, если бы оно не кольнуло болезненно сердце и не прогнало по спине волну невольного испуга. Меня никогда ещё так не предавали вещи – а тут налицо настоящее предательство. Могла выпасть из рук и разбиться чашка, мог сломаться телевизор, могли потеряться носки – но чтобы зеркало забредило?!..
Странности на этом не закончились. Выходя из дома, я заметил тень, метнувшуюся у дальнего перекрёстка. Особо приглядываться было некогда, я успокоил себя тем, что вор, если это он, не рискнёт взламывать дверь утром. Как-никак, соседи рядом, а они рано начинают копошиться в своём дворе. В случае чего, спугнут вора.
Но это был явно не вор. Потому что вместо того, чтобы весело кинуться за ломиком, он решил меня проводить. Шагая по ещё сумеречным утренним улочкам, я слышал, как снег поскрипывает под его ногами. Это почему-то раздражало. В другой раз я бы остановился, подождал сопровождающего и выяснил, в чём, собственно, дело, но сейчас душу сковывала какая-то непонятная робость. И даже чувство юмора не помогло – мысль о том, что меня принимают за резидента панамской разведки, только добавила раздражения. Соглядатай не приближался, но и не отставал, не сворачивал в проулки, словно задался целью довести меня до собственного кабинета. Может, он, как и я, просто спешит на работу, и нам по дороге?.. Раза два я всё же украдкой оглянулся. Он был довольно далеко, в чём-то длинном и тёмном, высокий и неясный в утренних сумерках. Не знаю почему, но его уверенная поступь вновь и вновь вызывала в памяти зеркальные видения, и по загривку пробегал озноб.
Человек отстал от меня на последнем повороте к редакции. Я даже не заметил, когда он исчез. Звук его шагов неожиданно прекратился, как не был. И почему-то сразу отпустила тревога, так что к обеду я уже почти забыл – заставил себя забыть – об утреннем происшествии.
На работе царила запарка. Ответственный секретарь неожиданно вспомнил, что к моей статье должен идти фоторяд, а жёсткий диск неделю назад полетел, а с ним и все фотографии, а фотограф два дня назад начал встречать Новый год и теперь его не доищешься, а снимки нужны позарез, и хорошо ещё, что можно переснять, так что, мол, ты сам этим и займёшься. На первой полосе обнаружилась незапланированная дыра, вынь да положь информацию. Редактор изуродовал мою статью об успехах автопредприятия так, что при виде её меня перекосило… В общем, часам к двум у меня кончились сигареты, и я выскочил на морозный воздух отдышаться и сбегать до ближайшего киоска.
Я столкнулся с этим типом на тротуаре и каким-то внутренним чутьём сразу понял – теперь от него просто так не уйдёшь, как ушёл утром. В одежде, похожей на старинный плащ, с непокрытой головой – и это на ледяном северном ветру! – он загородил мне дорогу, и под локтем его блеснуло что-то круглое и металлическое.
– Поторопись, – негромко сказал он. – Они уже близко.
– Что, простите?
– Верь нам, Чужак. Будет слишком поздно, когда тебя найдут они. Торопись, кони застоялись.
Я смотрел на него, моргая, и спрашивал себя, кто из нас двоих спятил. Невероятно, но я не мог разглядеть его лица. Черты расплывались, казались зыбкими, как утром в зеркальной дымке. Голова незнакомца была наголо обрита, и кости черепа бугристо выпирали – только это я и сумел различить, зато видел совершенно чётко. Наверное, мельком подумалось мне, если бы сейчас шёл снег, то снежинки, облепляя этот череп, не таяли бы и оставались крохотными белыми сугробами среди его бугров. От незнакомца явственно веяло чем-то холодным, хотя куда ещё холоднее на зимнем ветру. И голос – голос доносился внятно, но глухо, будто сквозь оконное стекло.
– Темнеет, – сказал он.
– Да нет, светло пока, – почему-то ответил я учтиво. Стоило бы осведомиться, давно ли он посещал психиатра, и посоветовать отвалить. Однако на меня вновь накатила утренняя оторопь, и где-то на задворках сознания опять проснулась неуместная мысль о происках панамской разведки. А этот тип моё возражение всерьёз, кажется, не принял. И, по-моему, усмехнулся. И сообщил:
– Свет – это дело такое, сейчас он есть, а потом нет.
Тут я окончательно опомнился. Ёшкин кот! Получалось какое-то недоразумение и разговор двух идиотов. Он явно насмотрелся всякой чепухи вроде «Ночного дозора» и воображает себя… Да мне без разницы, кем он себя возомнил! Но я-то хорош – выслушиваю его бредни да ещё и покорно топчусь на холодном ветру. С какой стати?
– Тебе чего надо? – неласково спросил я.
– Твоё согласие. Я за тобой.
– Да пошёл ты! – я обогнул его по дуге и отправился дальше. И услыхал в спину:
– Ярослав!..
Этот чудик знал моё имя. Откуда? Или я с ним встречался раньше, когда собирал очередной материал? Отчего-то меня в тот миг совсем не удивляло ни происходящее, ни сам незнакомец, ни то, что лица его рассмотреть так и не удалось. А вот то, что он знал моё имя, насторожило.
– Ярослав, – донеслось сзади. – Торопись, мы ждём. Надо ехать.
«Мы ждём»??.. Так он не один, и в нашем сонном городке окопалась целая компания любителей «Ночного дозора» – от этой мысли мне и впрямь захотелось поторопиться. Фанатиков я не любил. Что за шутки? Хватит с меня и этого урода с застеклённым голосом. Я ждал, что он и сейчас пойдёт следом, но ошибся. Он исчез вместе с плащом и круглой металлической штукой под локтем, которую я задним умом определил как шлем. Исчез – ну и замечательно, чертовщина мне совсем ни к чему. Однако озноб вернулся и прочно угнездился где-то в районе лопаток.
«Ты сегодня много куришь», – заметил кто-то из коллег. Закуришь тут!.. Знай они, отчего я такой дёрганый, любопытно, что бы сказали? Вероятнее всего, посоветовали бы обратиться к врачу. А то и сразу «Скорую» бы вызвали – народ в редакции был добрый и отзывчивый, а во всякую фантастическую чушь у нас не верили. Но я-то твёрдо знал, что человек без лица – не выдумка, а зеркало без отражения – не бред записавшегося репортёра.
Остаток дня прошёл спокойно. Если не считать того, что на всём пути домой меня сопровождало тихое, но явственное цоканье копыт. Причём невидимый конь был явно не один – не менее трёх. Вот и погнали лошадей. И это было тем более странно, что копыта даже целого табуна могут цокать по камням, по асфальту, но уж никак не по снегу. Поначалу я заполошно оборачивался, потом плюнул и не торопясь дошёл до своего крыльца. Цокот стих на углу моего квартала.
Мне пришлось взять работу на дом. Статью о достижениях местного фаянсового предприятия я по понятным причинам днём в редакции закончить не успел. Но редактор настоял, чтобы статья завтра утром лежала у него на столе. Предприятие желало видеть рекламу своих успехов в районной газете.
Моя избушка стояла нетронутой. Да и правильно – потенциальный взломщик предпочёл пойти за мной и, судя по всему, весь день караулил у редакции. Оставалось надеяться, что хоть вечер пройдёт спокойно. Бутылку шампанского для завтрашнего праздника я сунул в холодильник, натаскал дров, выслушал последние новости по телевизору – в Ираке взрывы, в Малайзии наводнение, на Украине делёж власти, хорошенький будет Новый год! – заставил себя успокоиться и сел за письменный стол.
Статья не шла – это я понял через час бесплодных мучений. Приходилось выдавливать слова, чтобы получилось хоть что-нибудь связное. Сегодня произошло столько необъяснимых вещей, что производство фаянсовых изделий не шло с ними ни в какое сравнение. Промаявшись попусту, я понял, что надо отвлечься. Темнота за окнами пугала – а раньше я никогда не боялся темноты, – к зеркалу старался вовсе не поворачиваться. И, сам не желая, ожидал чего-то – таинственного, небывалого, может быть, даже ужасного.
Но всё было спокойно, только северный ветер гудел за стенами дома. Чтобы стало веселее, я затопил печь, поставил на плиту чайник. Сполоснул лицо холодной водой, постарался выбросить из головы все глупые мысли. Снова сел за стол и сосредоточился на проклятой статье.
«В ушедшем году объёмы производства впервые достигли уровня объёмов 1992 года. Именно такими они были более десяти лет назад. Несомненно, это говорит о возрождении славных традиций районной промышленности, которая в доперестроечные времена всегда была на высоте. Но что стало причиной подъёма?.. Ответ хорошо известен руководителю предприятия…»
Боже, какая чушь. Чем это сочинять, лучше зарыться в мемуарную литературу и поискать в глуби веков очередной исторический анекдот, сиречь необычную историю, да начать раскручивать сюжет. Придумывать новые сюжеты интереснее всего. Там ты хозяин, и не нужно плясать под дудку фаянсового директора, там ты заставляешь героев делать то, что хочется тебе – ну, может быть, порой милостиво позволишь им поступить по собственному усмотрению. А в печке потрескивают поленья, и чайник собирается с силами, готовясь закипеть. Мишура на ёлке в дальнем углу, там, где раньше стоял бабкин сундук, струится и вспыхивает серебряными искрами от света настольной лампы. Ага, вот и часы захрипели, чтобы сообщить время. Вообще-то, я засиделся. Бряк, бряк, бряк… Шесть, семь, восемь… Девять.
И погас свет.
Я вздрогнул. Темнота упала сразу со всех сторон, и вместе с нею сердце моё бухнулось куда-то гораздо ниже поджелудочной железы. Если бы ко всему исчезли ещё и звуки, я бы, наверное, тут же свихнулся. Но огонь по-прежнему бился в печной топке, и на улице завывал северный ветер. Хотя, возможно, в этот миг он взвыл сильнее, перекрыв оглушительные удары моего сердца. И позвонки мгновенно продрало ознобом. Потом наваждение схлынуло.
Я отдышался, призывая на помощь разум. Будем надеяться, что свет погас по естественной причине – где-нибудь оборвало провода. Немудрено, при таком-то ветре. А может быть, на подстанции вырубили электричество – и очень просто, ровно в девять, только никого не предупредили. Эта подстанция никогда не отличалась особой благонадёжностью.
Первой мыслью было позвонить туда и разъяснить проблему. Однако мобильника в кармане куртки не обнаружилось. Ну конечно – моё обычное ротозейство, что тут скажешь! Трубку на работе я частенько забывал, тем более что и звонить-то приходилось редко. Жаль, жаль – телефон сейчас ой как пригодился бы… Сунулся к окошку – во всём ли квартале свет отключили? И тут же выяснилась вещь чрезвычайно неприятная – у соседей напротив квадраты окон светились привычно и ровно. Что за чёрт, неужто пробки полетели?..
Увы, пробки были в порядке. Пришлось преодолеть страх, выйти во двор и, ёжась под ветром, посветить фонариком за угол в поисках возможного обрыва проводов. Это была моя последняя надежда на благополучный исход дела. Если ветер оборвал провода, то всё проще некуда – придёт завтра монтёр и починит. Но обрыва не было. Я нахмурился. Неприятность со светом оправдывала самые худшие подозрения.
Пока искал свечи, в памяти всё всплывали слова незнакомца: «Свет – это дело такое, сейчас он есть, а потом нет». Выходит, знал, прохвост. Чего доброго, сам же и подстроил шуточку с электричеством. Но как можно отключить один дом, оставив целую улицу со светом? Даже электрику пришлось бы для этого залезть на столб. А лысый урод в плаще, карабкающийся на столб у дома, – это уже из фильма ужасов. Ужастиков я не признавал принципиально.
Ничего, теперь признаешь. И что за день такой проклятый!..
Свечи обнаружились в верхнем ящике ветхозаветного комода. Жёлтый огонёк затеплился на кончике фитиля, окреп и осветил комнату рваными бликами. Тьма немного рассеялась – и то дело. Подсвечников, конечно, не было. На перевёрнутых блюдцах я прилепил сразу три свечи, чтоб стало светлее. Поставил всё это на письменный стол и, возрадовавшись сердцем, вновь уселся за писанину. Доделывать-то всё равно надо.
«Много проблем ожидает предприятие в будущем. Снижение темпов работы за годы перестройки, к сожалению, дало себя знать. И сейчас коммерческая служба прилагает все усилия, чтобы…»
Над головой скрипнуло. Ещё раз и ещё. Ветер шутит или и вправду кто-то осторожно передвигается по чердаку?
Вот тогда мне стало по-настоящему жутко. Я вдруг до конца осознал, что всё произошедшее за день – не сон, осознал, что я один-одинёшенек в этом старом доме, не имею ни света, ни телефона и, по-видимому, даже не рискну выйти на улицу, потому что там может поджидать незнакомец с лысым бугристым черепом.
Нет, на новогоднюю сказку это никак не походило.
А статья? К чёрту статью! Я прикурил от свечи и откинулся на спинку стула. Нужно успокоиться и понять, что происходит. И как-то это объяснить. Объяснить можно всё, даже чудеса. Ты взрослый человек, будем считать, что умный, и уж безусловно практичный. В совпадения, сказки и святочные рассказы не веришь. Тем более что до Святок далеко, завтра ещё только Новый год, и у тебя, между прочим, в холодильнике шампанское и пара мороженых куриных окорочков. Хочешь – встречай Новый год сегодня. Никто тебя не видит и не слышит, можешь сплясать или спеть песню про ёлочку. Можешь читать сам себе вслух собственные исторические опусы – в лицах и с выражением. Можешь… можешь стихи сочинять или просто упиться шампанским – чтоб опьянеть, тебе немного надо. Впрочем, вместо шампанского сейчас бы хлопнуть водки, а окорочка жарить долго, лучше отварить сардельки с вермишелью, пока печь топится. Да ты, кстати, и не ужинал. Забавно, но есть не хочется…
Я затушил окурок и снова потянулся к сигаретной пачке. Будем считать, что меня не разыгрывают, потому что если это розыгрыш, то он дурно пахнет. Всё замечательно, света нет потому, что отошёл какой-нибудь контакт, завтра приглашу монтёра. Скрип на чердаке прекратился – правильно, это ветер и только ветер. Зеркало? А что зеркало?.. Ну вот, посмотрел ты на него, в нём смутно отражается ёлка и любимый диван – смутно потому, что свечи это не лампа. Незнакомец в плаще? Ну и что? Обычный псих, в нашем городке хватает и психов, и дельцов, и замордованных жизнью пенсионеров. Колокольный звон и стук копыт?.. А курить надо меньше или вовсе бросить. И сходить к врачу. И завести собаку.
Мысль о собаке малость приободрила. И вообще, стоит разложить всё по полочкам, как становится легче, понимаешь, что напридумывал больше, чем есть на самом деле. Надо лечь спать, а утром всё пойдёт как обычно. Вот жаль только, света нет, включил бы телевизор, там вот-вот начнётся какой-то сериал. Неважно, какой, главное, там будут говорить и смеяться. Да, но ещё статья… Статью нужно дописывать. Или, может, плюнуть? Скажу редактору, что прихворнул. Не зверь же, в конце концов, простит. Тем более что новогодняя вёрстка всё равно уже в типографии, а моя чушь о фаянсе появится в следующем номере, лишь после праздника.
И тут в дом постучали. Вот так – тук-тук-тук. И ещё раз – тук.
Впервые в жизни у меня буквальным образом перехватило дыхание. Я просто забыл, как дышать. Никогда не считал себя бесшабашно отчаянным, но и в слабаках сроду не ходил. А сейчас… Все мысли о «не верю» испарились в секунду, а разум подло спрятался неизвестно куда. Это он, урод лысый. Или смерть моя пришла. А может, он – это она и есть. Пусть стучит, не открою. Имею право. Скажу, что дома нет. Гос-споди, как же плохо без света-то! Отдал бы всё и душу заложил бы за то, чтоб сейчас вспыхнула лампочка.
Стук между тем повторился. Снова послышались три негромких удара и спустя мгновение ещё один. Я успел засомневаться, плохо это или хорошо – что стучат осторожно, а не грохочут в двери кулаком. А потом какая-то неведомая сила подняла меня и неудержимо потянула ко входу. Ноги деревянными костылями передвигались помимо воли. А уж когда в руке оказалась свеча – лучше не спрашивать.
Я опомнился лишь у самой двери и ужаснулся тому состоянию, в котором только что пребывал. Голова вдруг стала очень ясной, необъяснимый страх быстро уступил место рассудку. Ещё оставалось время, чтобы выбрать – открывать дверь или нет. Я мог отказаться от своего решения, и, наверное, многое тогда пошло бы по-другому. Но я сказал себе «да» и мысленно поклялся, что завтра же, если ничего не случится, схожу к врачу. Надо обследоваться на предмет неврастении. Срочно.
– Кто там?
– Ярослав, откройте, пожалуйста, – ответил мужской голос. – Нам нужно поговорить.
Голос этот мне был определённо незнаком и уж никак не походил на голос того, дневного. Однако странное чувство – мне казалось, что где-то и когда-то я его уже слыхал. Это был ровный и немного усталый голос из тех, что порой мы слышим во сне.
– Откройте, Ярослав, – повторил он. – Северный ветер – мерзкая штука, а крыльцо у вас здорово продувается.
Возможно, из-за этих слов о крыльце я и перестал сомневаться. Очень уж по-домашнему прозвучала просьба, а держать пусть даже незнакомого человека на ледяном ветру – это просто невежливо.
Я отодвинул засов. Язык ветра хищно ворвался в дверь, чуть было не потушив свечу. Но чья-то ладонь прикрыла огонёк, и вихрь недовольно рассыпался по сеням морозными иголками.
– Разрешите, я войду, – произнёс человек. Я молча посторонился, пропуская его, запер дверь и знаком пригласил в комнату. И лишь там, при свете трёх свечей, сумел наконец разглядеть его.
Он был высок, немолод и, пожалуй, грузноват. Широкие плечи и руки прятались под плащом, напоминающим другой плащ, виденный мною утром. Лицо скрывал капюшон, и видна была только очень короткая седая борода, больше похожая на сильно отросшую щетину.
Я молчал, ожидая разъяснений. У меня вдруг стало спокойно на душе и как-то всё равно. Я уже понял, что от сумасшествия мне никуда не деться. Но первые слова гостя оказались неожиданными:
– Печь прогорает. Пожалуй, стоит угли поворошить.
Я послушно повертел в печке кочергой. Угли весело вспыхнули целым снопом искр, и в кухне словно бы стало немного светлее. А незнакомец склонился над свечой на столе и не то дохнул на неё, не то прошептал что-то, но огонёк вмиг вырос раза в два и чудным образом осветил все тёмные углы.
– Очень вас прошу, – сказал гость серьёзно, – не прикуривайте от свечи. Она может обидеться на такое непочтение, да и огонь её – это не огонь какой-нибудь банальной зажигалки, он – живой.
Я даже не удивился. Я начинал смиряться с событиями сегодняшнего дня. Знает этот пришелец из мрака, что я прикуривал от свечного огня – и что с того? Сейчас скажет, что моя статья о фаянсе полная чушь – и тут будет прав, я ведь и сам так думаю.
– Кстати, статья ваша вон там, на столе – вы уж простите за откровенность, – не удалась, – обронил он по-прежнему серьёзно. – Честно вам скажу, у вас бывали замечательные штуки. А эту лучше не дописывайте – всё равно редактор заставит переделывать.
Ну, так и есть! Стоило подумать…
– Вы, собственно, кто? – спросил я сухо.
Он спохватился.
– О, простите. Я думал, вы меня узнали, – и скинул капюшон.
Не понимаю, с чего он взял, что я должен его узнавать. Лица его я раньше никогда не видел – крупный нос, лоб в морщинах над густыми бровями, глубоко посаженные карие глаза и мягкие складки у рта. И коротко стриженные седые волосы. И большие залысины.
– Первый раз вижу, – сказал я. – Может, всё же назовётесь?
Он понимающе развёл руками.
– Конечно. Меня зовут Радим. Узнали теперь?
Ни о чём мне это имя не сказало – так я ему и сообщил. А заодно решил проявить наконец учтивость. Правда, не открывать же шампанское для какого-то Радима, который неизвестно откуда и зачем пришёл, хотя, вроде бы, ничего дурного пока не замышляет.
– Чай будете?
– Не откажусь, но вообще-то рассиживаться некогда, – тут он снял плащ и оказался в длинной светлой рубахе навыпуск с замысловатой вышивкой по вороту, подпоясанный синим кушаком и в тёмных, по-моему, замшевых штанах, заправленных в сапоги.
– Не по времени нарядились, – заметил я.
– Почему?
– Так уже лет триста не одеваются.
– Ещё как одеваются, – возразил он. – Ярослав, неужели вы на самом деле ничего не поняли?
– Отлично понял, – я поставил перед ним чашку, придвинул сахарницу и тарелку с печеньем. – Всё отлично понял. Вы и ваш приятель решили меня допечь, только не знаю, по какой причине. Где, любопытно, я вам дорогу перешёл, на какой лесозаготовке?.. Во всяком случае, он полдня преследовал меня, а потом вырубил свет в доме. А теперь вы пришли и будете рассказывать сказочки про Лесотравье и про дракона, которого надо убить, чтоб спасти прекрасную принцессу.
– Что-что? – он растерянно заморгал. – Какая принцесса? О принцессах речи не было.
– А про дракона, значит, было?
– Послушайте, Ярослав… Тут какая-то путаница. Ни о каких драконах я не слышал. О чём она думала, когда несла вести? Или нет… А, это вы книжек начитались! В вашем Круге, я знаю, любят читать о всякой ерунде.
– Даже так? – я угрюмо покосился на него. – По-вашему, драконы – это ерунда?
– Да что вы пристали ко мне с этим драконом?! – он с раздражением оттолкнул свою чашку. – В Лесотравье нет драконов. Кажется, в Западном Краю водились когда-то огромные ящеры, но их перебили ещё во времена Утренней Поры.
– Ага. А ближе к вечеру остались одни тараканы. Хватит! Прекратите эту чушь! И скажите вашему лысому дружку, чтоб он вернул на место моё электричество и больше мне не досаждал. А коням своим пусть копыта тряпками замотает, а то цокот далеко слышен.
Тут мы замолкли и озадаченно уставились друг на друга. Не знаю, о чём думал он, а меня вдруг смутила тревожная мысль. Откуда я взял это странное слово – Лесотравье? Что оно собой представляет – местность, страну, город? Очень легко это самое Лесотравье выскочило у меня, словно я о нём знал когда-то или слышал. И почему Радим удивился не этому, а совсем другому – драконам и принцессам?
На этом месте мои размышления прервал сам Радим. И в голосе его таилась непонятная мне тревога.
– О каком ещё дружке вы толкуете? Вас что, кто-то уже навещал?.. Что молчите? Неужто они? Вот оно что, вот почему свечи! А я-то думал, вы зажгли их потому, что меня ждали…
Ага. Если мне кого-то и ждать, так это санитаров с успокоительным. Я смотрел на Радима и чувствовал, что хочу высказаться. Высказаться обстоятельно, со знанием дела, как в армии на разборке с дедами. Но его тревожный монолог вызывал ещё одно желание – разъяснить всё до конца и покончить с этим.
– Слушайте, чего вам надо? Если вы с ним не заодно, очень рад. Но честно – за сегодняшний день я устал до одури. Говорите, кто вы такой, кто такие они, и если чаю больше не хотите, давайте разойдёмся.
Я сказал это и тут же понял, что ляпнул не то. Он ведь сейчас может плюнуть и уйти, а я останусь во тьме и при своих страхах. И так и не узнаю, что за чертовщина завертелась вокруг меня. К тому же, этот странный гость внушал… нет, даже не доверие, а какое-то… спокойствие, что ли. В тот миг я не мог разобраться в себе. Мне хотелось, чтоб он оставил меня в покое, и я не желал, чтобы он уходил. И ещё я слышал, как свирепеет за окнами ветер.
Впрочем, по всей видимости, Радим пока не собирался покидать мой дом. Он молча глядел мне в лицо, и взгляд его был… Такие глаза порой смотрят на нас со старинных икон, деревянных, потемневших, покрытых трещинами времени икон – с нездешним, отрешённым и прощающим взглядом. И я внезапно ощутил себя надерзившим мальчишкой, которого мудрый наставник всё же любит и уже заранее простил. И чтобы скрыть свою неловкость, я отошёл к плите, зачем-то передвинул чайник и спросил почти виновато:
– Так налить вам ещё чаю? И кстати, что это такое – Лесотравье?
Он вздохнул, и от его вздоха снова ярче колыхнулось пламя свечи.
– Значит, Изумрудная Дева не предупредила вас о моём появлении? Не пойму, что же ей помешало… Но с этим потом. Так вот, Ярослав, дело серьёзное. Я Радим, Окраинный Странник. Вообще-то, у меня много имён, в разных Кругах меня зовут по-разному. В вашем Круге мне когда-то дали имя Николай… Вам непонятно? Круги – это миры, они проникают один в другой, соприкасаются…
– Это из физики, что ли?
– Неважно. Очень немногие могут проходить из одного Круга в другой. Таких, как я, называют Окраинными Странниками. Сейчас я пришёл к вам из Лесотравья, мира, на который надвигается Мгла.
– Прямо Толкиен какой-то…
Мои замечания его не пробирали.
– Толкиен рассказывал о другом Круге. Я не буду сейчас говорить вам о Законах Кругов. Но люди живут по этим Законам, часто не зная о них, и надо сказать, редко их нарушают. Вы, например, живёте по Законам Лесотравья.
– Я живу по своим законам.
– Ничего подобного! Ярослав, вы знаете Лесотравье, вы бывали там не раз, но время наложило печать на вашу память. Изумрудная Дева почему-то не сумела её снять. Плохо… Сам я не в силах этого сделать, я могу лишь рассказать вам о Лесотравье и о том, что от вас требуется.
Я пожал плечами. Так и знал – конечно, от меня что-то потребуется. Иначе зачем было затевать такой спектакль. Голова кругом идёт, честное слово! Однако в глубине души я начинал сомневаться, что это розыгрыш. Очень уж всё выглядело натурально. Всё, кроме того, что говорил Радим.
– Не верите? – он понимающе кивнул. – В вашем Круге люди вообще страшно недоверчивы. Не хотят видеть правды, зато сказки об инопланетянах принимают за чистую монету. Им проще поверить, что это пришельцы с другой планеты, чем в то, что это просто жители иных Кругов.
Этот камушек в мой огород, мрачно подумал я. Сидит передо мной доброжелательный человек в допотопной рубахе, плащ, которому место в кино или в музее, на крючок повесил, пьёт чай из моей чашки, читает мои мысли, рассказывает байки в стиле «фэнтэзи»… А я не верю! Не верю, что это правда, и предпочитаю думать, что весьма наивный розыгрыш. Интересно, насколько у него терпения хватит притворяться?
– Ладно, – сказал я. – Чихать на инопланетян. Говорите о вашем Лесотравье.
– Оно скорее ваше… Так вот, в каждом из Кругов рано или поздно Добро и Зло сходятся в поединке. Везде это происходит по-разному. В одном Круге Зло выступает открыто, в другом оно опутывает всё своими сетями, подобно пауку. И горе тому Кругу, где Зло берёт верх.
– А что тогда?
– Он перестаёт существовать. Я видел много погибших Кругов.
Тут во мне очень некстати проснулся журналист.
– А здесь, в нашем, как вы говорите, Круге как дела обстоят?
– У вас ещё есть время усмирить Зло. Правда, его осталось не так много. Но речь о Лесотравье…
Журналист понял, что ему лучше не высовываться. В этой беседе первую скрипку играл Радим. Так что не будем спорить, его ничем не прошибёшь.
– Да-да, конечно… Так что с Лесотравьем?
– Один из Законов гласит – помочь в Великой Битве может житель иного Круга, живущий по Законам Круга этого. Но он должен сам решить, на чью сторону ему примкнуть. Потому я и послан за вами.
– Что-то больно мудрено. Правду сказать, я ничего не понял.
– А что тут непонятного?
Я приоткрыл дверцу печи, поворошил остывающие уголья. Он ещё спрашивает! Само собой, рано или поздно разговор зайдёт в тупик – на своём веку мне не раз приходилось беседовать на подобные темы. Мир планеты Земля ясен, как дважды два, и когда его пытаются усложнять, дело обычно плохо заканчивается.
– Вся эта сказочка про Круги, Добро и Зло довольно занятна, хотя здорово отдаёт пылью. Но мне непонятны два момента – что общего между мной и Лесотравьем и чего вы от меня хотите?
Теперь удивился Радим.
– Слушайте, я вам битый час толкую, что вы живёте по Законам Лесотравья. В конце концов, кто первый заговорил о нём – я или вы? Только драконов зачем-то приплели… То, что вы сами упомянули о нём, всё и доказывает. Лесотравье зовёт вас на помощь. Именно вы можете поставить точку в Великой Битве.
– За что такая честь?
Он устало прикрыл глаза.
– Снова повторяю – вы живёте по Законам Лесотравья. Как вам ещё объяснить?.. Вы избраны для этой миссии – так, кажется, выражаются ваши писатели? Фраза напыщенная, но, видимо, по-другому вы не поймёте.
Я почесал в затылке. Он ошибается, мне уже давно всё яснее некуда.
– Иными словами, я должен сражаться. И как, голыми руками?
– Отчего же? Мечом, как положено воину. Или скажете, вы меч в руках никогда не держали?
– Держал, а как же. Меня ведь хлебом не корми, дай только мечом помахать. Как раз вчера на дуэли какого-то герцога одолел… Да вон он, меч, в углу стоит.
Радим попался на удочку и проследил взглядом за моей рукой. Потом понял и нахмурился.
– Шутить изволите? Нам, между прочим, не до шуток. И время на исходе.
Эти его слова напомнили мне об утренней встрече.
– Кстати, вы ещё не поведали о своём лысом приятеле. Коли вы Окраинный Странник, то он, надо полагать, этот… как его… поперечный?
– Нет, с этим Чужаком рехнёшься, – пробурчал Радим себе под нос и отставил допитую чашку. – Как он выглядел? Где вы встретились?
Я нехотя начал говорить. Мне всё ещё казалось, что мой гость и утренний незнакомец действуют заодно. Сам не знаю, почему я до сих пор сопротивлялся очевидному. Но думать, что всё, рассказанное Радимом, – выдумка от начала до конца, что лысый проходимец на самом деле шизофреник или плохой актёр, что стук копыт и выходки зеркала утром стали только последствием переутомления – думать так было выгоднее. Удобнее. Потому что если всё это – правда, то я впутался во что-то небывалое. А небывалого мне не хотелось. Я привык иметь почву под ногами, привык к утреннему чаю, компьютерам, к кактусу на подоконнике, к сарделькам с вермишелью, к новостям по телевизору, к горячей печке, к небольшой, но стабильной зарплате – привык к такой жизни и к тому, что перемен в ближайшем будущем не предвидится. Жизнь спокойна и размеренна – так чего ж ещё надо? Я не собирался всё это разом променять на бурную неизвестность.
Услыхав о событиях дня, Радим поднял бровь.
– Так я и думал. Они решили нас опередить. Хорошо, что вы с ним не отправились.
– Да кто он такой?
– Гонец Мглы. Они тоже вспомнили о Законах Кругов… Ладно, одевайтесь. Нам пора.
Хорошая концовочка разговора.
– Эй, эй, погодите! Что значит пора? Я никуда идти не собираюсь.
Радим поднялся, одёрнул рубаху и снял с крючка плащ.
– Боюсь, в этом у вас нет выбора. Вы его сделали, когда открыли дверь.
– В этом?.. Значит, какой-то выбор всё же есть?
– Есть, – он снова глянул мне в глаза, и голос его был почему-то печален. – Вы можете выбрать между им и мною.
– А давайте, я лучше останусь сам по себе.
– Вы не поняли, Ярослав, – он уже стоял у порога. – Вы так или иначе не останетесь в стороне. Я могу сейчас уйти. Но от него вы чаем и разговорами не отделаетесь. Понимаете? Всё это взаправду!
И такое сожаление и убеждённость звучали в его голосе, что я наконец-то поверил в происходящее – полностью, до самого краешка. И растерянно отступил.
– Но… Но это шантаж какой-то!.. Нет, давайте разберёмся! Значит, он гонец Мглы, а вы посланник Добра – так, что ли? И если с вами я не пойду, то останусь с ними? Выходит, я буду поганцем и погублю целый мир? Миленькая перспектива… А вы твёрдо уверены, что от меня всё зависит?
Радим подошёл и взял меня за руку. И была его ладонь горяча до того, что по венам моим расплескалось тепло, не жгучее, а приятное, как пунш после прогулки на морозе.
– Ярослав, я не хочу вас обманывать. Вам придётся туго, и даже я не знаю, что вас ожидает. Вы ищете покоя? Вы ждёте завтрашнего дня, потому что завтра Новый год? Вы откроете шампанское и выпьете его один, ведь к вам никто не придёт… Будете смотреть до утра телевизор, вспоминать, что было хорошего, грустить по тому, что не свершили… Возможно, даже сядете за письменный стол, но ничего не напишете – поймёте, что это никому не нужно… Вы думаете, жизнь – очень простая штука? Вы боитесь перемен, так? Кто научил вас их бояться, не эта ли самая жизнь? Вы всё прочно забыли, вы сами захотели всё забыть. Нужна ли вам эта недописанная статья, газетная суматоха и телевизор? Ох и потрепало же вас время!.. Вы перестали верить, и огонёк в вашей душе почти погас, она холодна, как и ваши руки, она подёрнулась пеплом, стала серой и незаметной. Но огонёк-то ещё тлеет, и его раздуют ветры Лесотравья. Вам нужно вспомнить, Ярослав!.. Пойдёмте!
Он подвёл меня к зеркалу в комнате, развернул – смотри! Я подавленно уставился в сумеречные глубины. Там, внутри, был я сам, взъерошенный, угрюмый, недоверчивый. Ничего в нём не было такого, на что стоило бы смотреть, и я уже хотел отвернуться, но Радим сжал пальцами моё плечо.
– Вглядитесь, Ярослав. Получше вглядитесь. Таким вы были когда-то?
И снова, как утром, помутнело зеркало. А когда муть сошла, я увидел, что отражение начало меняться. Без следа пропала морщинка на лбу, и сгладилась острота скул, и расправились плечи, исчезла сутулость, и смягчился рисунок губ. И взгляд изменился – этот взгляд я встречал лет двенадцать назад, когда вот так же смотрелся в зеркало. Не в это, в другое, но не всё ли равно? Я был тогда моложе, был упрямее, отважнее и злее. Я смеялся – открыто, я верил – открыто и знал, что придёт, обязательно придёт тот час, когда зазвенит тетива, и встанет на дыбы взнузданный конь, и звездопад осыплет дорогу. Где она теперь, та звёздочка, что так и не скатилась в мою ладонь?..
– Это я…
– Да, это вы, – я вздрогнул и вернулся из прошлого в полутёмную комнату, к ёлочной мишуре, свечам и Радиму, который смотрел на меня, улыбаясь. – Кое-что вы уже вспомнили. Ну как, хотите вернуться туда?
– Я был тогда совсем зелёным…
– Вы были юным.
– Я был наивным…
– Вы были искренним. И честно скажу – были куда лучше, чем сейчас. Ну, довольно. Вы всё поняли. Идёте со мной или останетесь ждать гонца? Между прочим, он уже близко. Так что времени на размышления у вас нет. Решайтесь, живо. С кем вы?
С кем я?.. Коли уж я не могу остаться в стороне… Неизвестно, какое оно, это Лесотравье и что за сюрпризы мне готовит жизнь, но стоит ли их пугаться, если всё лучшее осталось позади?
– Идём, – сказал я.
…Радим вышел за порог первым. Я на какое-то мгновение замешкался у дверей. Рука привычно потянулась к замку, ведь бог знает, когда я сюда вернусь, что же, оставлять всё настежь?.. Но там, внутри, в доме вдруг заговорили бабкины часы, отбивая время. И странно – не старческим хрипением, не глухим перебряком, нет, чистым, гулким звоном провожали меня они. Как будто и механизм ощутил себя юным, только что вышедшим из чутких ладоней мастера-часовщика. Лёгкий серебристый звон походил на звуки того далёкого колокола, что слышал я утром. Ничего себе, однако засиделись мы с гостем!.. И с двенадцатым ударом старинных часов я, так и не заперев дверь, шагнул с крыльца вслед за Окраинным Странником – очертя голову, бросив всё, прочь из этой привычной жизни в ту, в которую успел поверить.
Тот кто придет за тобой - Страница 1
Тот кто придет за тобой - Страница 2
Тот кто придет за тобой - Страница 3
